холдинг? Я заплачу тебе, сколько ты назначишь, и ты снова получишь все.
— Пока это невозможно, — сказал полковник. — Кроме вас и Шалакова есть еще третий ответчик. Я займусь им на ваши деньги. Кстати, это и в ваших интересах.
— Что за ответчик?
— Не могу сказать. Но на всякий случай, не связывайтесь ни с какими гуманитарными фондами, — посоветовал Клейн.
Президент в тот же день передал ему два кожаных портфеля. Один остался у Панина, другой Клейн держал у матери.
С большим трудом он заставил Марину переехать в зубовскую квартиру. Когда они вошли туда впервые, все вещи валялись по полу, ящики стола были выдвинуты и даже холодильник открыт. Степан так торопился уйти на дно, что не стал наводить порядок. Этим занялась Марина с дочками.
Зубовская машина куда-то исчезла, но Марину это не очень расстроило. Во-первых, на освободившееся место она могла поставить свою «двоечку». А во-вторых, для нее это было лишним доказательством того, что Степан жив (без квартиры он проживет, без машины вряд ли).
Ему не хотелось лишать ее надежды. Но все случилось само собой. Однажды он пришел к ней после работы, чтобы помыться. Да и остался. А наутро она сказала, что Степан не вернется. Она поняла это еще тогда, в ту кошмарную ночь. «Этого можно было ожидать», сказала она. Ей всегда казалось, что он покрыт какой-то защитной оболочкой. Оболочка позволяла ему как-то выжить среди людей, как-то терпеть их, прислуживать ничтожеству, пить с подонками, в общем — жить в обществе. Но оболочка была хрупкая, и в последнее время сквозь трещины иногда прорывалось что-то пугающее. И после этой истории… Бандиты сорвали с него эту оболочку, и он облегченно распрямился. Он просто стал самим собой, и ему нечего делать здесь.
«А ты совсем другой», сказала она, теснее прижимаясь к нему.
Клейн не стал объяснять ей, что она заблуждается. У Степана и у него было много различий, но в одном они были одинаковы. У них была общая война.
И эта война еще не кончилась. Поэтому нельзя рассчитывать, что он засидится в тылу. Его место там, где от него больше пользы. И как только поступит сигнал, он отбросит недокуренную сигарету и пойдет заниматься делом. Пойдет ломать, взрывать и убивать, потому что это он делает лучше многих.
Но сейчас он имел полное право насладиться тыловой передышкой.
Оказалось, что Марина не любит готовить, зато ее девчонки могут не отходить от плиты весь день. И вечером его всегда ждал вкусный ужин. Это был ежедневный ритуал. Обычно он приходил раньше Марины. Дожидаясь ее, потягивал пиво перед телевизором. И вот — долгожданный звонок. Девчонки бежали к двери, раздевали маму, разгружали сумки, подносили домашние тапочки. Только собравшись полным составом, они садились за ужин. Потом они смотрели какой-нибудь сериал, а он мыл посуду и ложился спать пораньше, чтобы встать в шесть утра. Так пролетело лето.
В августе началась война с ваххабитами в Ботлихском районе Дагестана. Клейн сразу вспомнил все, о чем ему рассказывал Панин, и чуть не запил с досады. Опоздали. Опять опоздали. Ведь ясно же было, что они ударят именно там. Ведь предупреждали. Все напрасно.
Его не удивил взрыв жилого дома в Москве. После первого взрыва он каждое утро ожидал сообщения о втором, и дождался. Неужели все повторится? Он позвонил Панину, но тот куда-то пропал.
Появился Димка в конце октября. Примчался среди ночи. Панин долго и цветисто извинялся перед Мариной, она едва успела собрать им термос и сумку с едой в дорогу, и прямо от Почтамта, с нулевой версты, они рванули в Москву на панинской «ниве».
В ту ночь трасса словно вымерла, и даже гаишники куда-то попрятались. Они пролетели свои 750 км, останавливаясь только на заправках, и молчали всю дорогу.
На задворках какого-то рынка, поплутав среди фургонов и складов, они увидели на голой стене небрежную надпись «шашлык» — и неровную стрелку рядом.
Панин уверенно направился к угловому столику, где сидели двое. В другом углу шашлычной четверо азербайджанцев сдвинули три стола. В воздухе густо слоился табачный дым.
Двое за угловым столиком были друзьями панинских друзей. Им тоже предложили работу в известном направлении. Работу, о которой нельзя будет рассказывать даже внукам. Которую никто, кроме них, не сделает. И за которую им даже не заплатят ничего, кроме капитанского жалования.
Двое за угловым столиком обернулись и встали, бесшумно отодвигая стулья.
— С прибытием, — протянул руку скуластый, с раскосыми глазами. — Будем знакомы. Капитан Андреев.
— Капитан Мустафаев, — улыбнулся смуглый восточный красавец.
— Капитан Ковальский, — представился Панин.
— Капитан Зубов, — назвал себя полковник Клейн.