проживать было запрещено, он наезжал сюда периодически, скрываясь у дружков, лазил по карманам, снимал часы у одиноких ночных прохожих — словом, «зарабатывал» на жизнь. Если «заработок» был приличен, его обмывали, и тогда он не мог не похулиганить, не отомстить этим проклятым москвичам, выкинувшим его из своего города.

Так было и в тот вечер. Утром в толкучке на рынке Русанов вытащил у какой-то старушки кошелек с неожиданно большой суммой денег. Весь день пили, а вечером, немного протрезвев, отправились «побаловаться» в парк.

Сбили с какого-то пожилого мужчины шляпу, толкнули женщину в яму, а потом незаметно, из кустов, набросились на этих, юношу и девушку. Напугали, начали стегать прутами. Те побежали, хулиганы — за ними. А тут — дружинники. Так все и вышло.

— Если б знал, — мрачно уставившись в пол, говорит Русанов, — разве полез бы в драку! А так, смотрю, он один, — Русанов, не поднимая глаз, кивает в сторону Александра, — девки какие-то с ним. Думал, сейчас расщелкаем их — и тю-тю... А он мастер, оказывается... А так бы я ни в жисть за нож не взялся.

— Подсудимый Русанов, а у ваших сообщников были ножи?

— Нет... откуда... — хором бормочут остальные хулиганы.

— Подсудимый Русанов, вопрос задан вам. Отвечайте.

— Да что вы, гражданин судья, это же сопляки. Если б не они, я, может, и драться-то с этим мастером не полез. А то смотрю, он их, как детей малых, валяет. Я и вступился за корешков. А как же...

— Но ведь вы хотели ударить девушку-дружинницу.

— Да это я так... Сами знаете, тут уж не разберешь. А так зачем она мне...

— Подсудимый Русанов, расскажите точно, как вы пытались убить ножом дружинника Лугового.

Некоторое время Русанов молчит, потом нехотя начинает рассказывать, видимо, уже много раз рассказанное следователю.

— Я поднял руку с ножом, хотел ударить в грудь. А он за эту руку схватил. Ему несподручно было, потому он девушку эту, дружинницу, которая встряла, выручал, вроде собой прикрыть хотел. Но схватил. А я нож в левую перехватил, дело нехитрое, и ударил. Но уж конечно в грудь не попал — в плечо...

— Жалеете, значит, что не в грудь? — с трудом сдерживаясь, перебивает один из заседателей, пожилой мужчина.

— Чего жалеть? — Русанов пожимает плечами. — Жалеть нечего. Ну, он мою руку отпустил. Я опять нож — в правую. Думаю, уж теперь-то он ничего не сделает — руку-то я ему перешиб...

— И что вы собирались сделать, подсудимый Русанов?

Русанов молчит.

— Собирались ударить опять? Отвечайте!

— Собирался...

— Мол, перед вами человек беспомощный, правая рука не действует, а у вас нож, так? А куда вы собирались ударить?

— Куда придется, — нехотя цедит Русанов, — что я помню...

— Например, в сердце или в живот, так?

— Отвечайте, подсудимый Русанов, вы собирались, ударить дружинника Лугового в сердце?

— Собирался... — еле слышно бормочет Русанов.

— У Лугового на руке была повязка. Значит, вы знали, что он дружинник. Скажите, подсудимый Русанов вы признаете, что намеревались убить ударом ножа дружинника Лугового при исполнении им своих обязанностей?

— Ну признаю...

— Садитесь, Русанов. Следующий.

Суд продолжался три дня.

Он вызвал неожиданно большой резонанс. О нем написали газеты. Выступал общественный обвинитель. Это был молодой паренек, секретарь заводского комитета комсомола. Он был не великий оратор и к тому же не очень выбирал выражения, но отсутствие ораторского искусства с лихвой восполнял его темперамент.

— Таких подонков, — кричал он, обратив на обвиняемых яростный взор, — надо уничтожать! Это не люди! Это мразь какая-то. Мы коммунизм строим, у нас у всех дел по горло. Ребята днем работают, вечером учатся, да еще находят время в самодеятельности петь, на стадионе тренироваться, в туристские походы ходить, в театры, в кино, да еще дружинниками быть, да мало ли еще чего!

А эти, посмотрите на их морды! Ни черта, не делают. Для них развлечение — девчонку обидеть, старуху толкнуть. Тут человек семь часов вкалывает, чтоб деньги заработать. Может, на мотоцикл или там на курорт копит. А эти, подлецы, видите ли, за пять минут у него все отберут, да еще ножом полоснут!

Ну, есть люди ошибаются, провинятся. Один раз. Случайно. Таких исправлять надо. А эти-то ведь уж который раз! Нет, их не то что в коммунизм брать нельзя, их и в социализме-то незачем иметь.

Общественному обвинителю аплодировал весь зал.

Русанов получил десять лет, другие — поменьше.

На этом заседание закончилось. Конвой увел подсудимых.

Свидетели, публика, шаркая стульями, покидают зал. Обмениваясь впечатлениями, не спеша расходятся в разные стороны.

Эти двое идут быстро. Уверенной, бодрой походкой.

Люся взяла Александра под руку. Она идет тесно прижавшись к нему, опираясь на его и теперь сильную, твердую руку. Они идут быстро, их ждут дела.

Большой мир интересных и радостных дел.

Читатель может спросить: а как же Виктор Орлов, что с ним? Ничего. Он по-прежнему здравствует, ходит по нашей земле.

И вот об этом нам тоже не следует забывать...