начала:
— Вы знаете, Йенсен — тот, что у Берга — сделал себе на новых брюках масляное пятно!
Ах, теперь уже не имело смысла шутить насчёт Йенсена, — после того, что сказал о нём консул!
— Да неправда!
— Вы этого не знаете? Впрочем, так ему и надо, пусть не важничает!
— Ха-ха-ха, вот потеха!
— Вы, может быть, не знаете и того, что Олава Воллертсен такая?
— Какая — такая?
— Такая!
И юная Эльза выпятила живот вперёд.
Тут подруги в ужасе всплеснули руками и сказали:
— Ах, Боже мой, это-то уж наверно неправда!
Но юная Эльза слышала это как факт.
— Но ведь Воллертсена уже два года как нет дома, ведь это же невозможно!
— Можете мне верить или нет, но не забудьте, что это я вам сказала.
Молодые девушки не совсем поняли: раз отца уже два года нет дома, то не может же он иметь ребёнка! И юная Эльза тоже не могла объяснить этого как следует, хотя и очень хотела блеснуть своим превосходством перед ними.
От домов, где жили лоцманы, молодые девушки пошли вниз прямо на пристань, куда судно притянули, выкачали из него воду и поддерживали на поверхности.
В это время на борт судна вошёл консул. Весь город собрался на пристань и глядел на него. Несколько глупых людей стояло как раз на дороге консула, и ему пришлось учтиво попросить их дать пройти.
Со своими чёрными волосами, в светлом костюме и с цветком в петличке, он обладал аристократической внешностью; под мышкой у него была большая папка с протоколами. Он осмотрел судно сверху донизу, принял рапорты и записал всё, что видел, как и то, что сообщали ему лоцманы. Позвали одного из стоявших на пристани зрителей, и он понёс за консулом чернильницу, покуда тот ходил по судну и записывал всё.
Удивительный это был год: почти каждый месяц был ознаменован каким-нибудь происшествием. Пожар у школьного учителя Элиасена был, конечно, случаем незаурядным. Доброму Элиасену действительно помогло Провидение, это несомненно: не дальше как год назад он на крупную сумму застраховал свой дом, домовые постройки и хозяйственную утварь, — и вот всё выгорело.
Учитель Элиасен был вместе с тем кассиром «Собрания», и при пожаре сгорело также всё содержимое кассы. Это было самое худшее: около двухсот крон исчезло за ничто. Когда на общем собрании было предложено не взыскивать с кассира этих денег, Элиасен встал и, взволнованный, сказал, что раньше он сам, его жена и маленькие дети будут ходить голыми, чем он воспользуется хоть одним эре из этих денег. Собрание, выбрав его на этот ответственный пост, оказало ему этим большую честь, и он знает свой долг.
Это умилило членов Собрания, и они собрали между собой двести крон на покупку домашней утвари для учителя Элиасена.
Наступила осень с плохими погодами и тёмными ночами. Оба ночные сторожа встречаются на рынке макрели, здороваются, немного поболтают, немного пройдутся вверх по улице. На улице ночь, и очень тёмная, фонарь перед гостиницей бросает только жалкий свет. Один из сторожей хватает своего товарища за руку и крепко держит. Оба останавливаются и смотрят… Удивительное дело: Теннес Олай своим спокойным шагом проходит вниз по улице и по ступенькам подымается прямо в контору консула. Но ведь теперь ночь! Поднявшись наверх, он с минуту стоит на месте, немного наклонив голову в сторону, — должно быть, она занята сейчас какими-то мыслями, и сторожа готовы уже принять участие и с изумлением задать ему вопрос, — как вдруг они видят, что сам консул открывает Теннесу Олай дверь. За все пятнадцать лет, что они служат городскими сторожами, им не случалось пережит ничего более удивительного! И они останавливаются на месте. Теннес Олай тихо вошёл и ждал, пока консул запрёт дверь на ключ. Потом его повели во внутреннюю контору. И здесь дверь тотчас заперли крепко и наглухо. — Нет нужды зажигать огонь, — сказал консул, — фонарь от гостиницы даёт сюда немного свету. Садитесь вот здесь. Теннес Олай почтительно садится на край стула. — Так вот что я хотел вам сказать, — говорит консул, — вы это уже знаете. Ведь вы везде бываете по ночам. Вы меня видели один, ну, два раза — словом, несколько раз. Сколько раз вы меня видели? — Семь раз, господин консул, — отвечает Теннес Олай. — Но я так часто и не бывал у неё, — сказал консул, — несколько раз это случилось, не отрицаю. Несколько раз, не больше. Теннес Олай возражает. — Семь раз, господин консул, извините за выражение. Консул зажигает сигару, но Теннесу Олай не предлагает сигары. — Ну что ж, пусть так, — говорит он, выпуская дым. — Надеюсь всё же, что насчёт остального мы столкуемся с вами, мой добрый Янсен. Но Теннес Олай не идёт на удочку и не чувствует себя польщённым тем, что консул назвал его «добрым Янсеном». — Я только Теннес Олай, господин консул, — возражает он. Консул кивает головой и выпускает дым изо рта. — Ну, ладно, ты сказал ей, что видел, как я выходил из её дома. Это во-первых. Во-вторых, ты сказал ей, что я должен тебя за это «уважить». Сколько ты хочешь? При этом он предлагает Теннесу Олай сигару, но тот отклоняет её. Он настаивает, но Теннес решительно отказывается. — Сколько я хочу? — спрашивает он. — Это глядя по тому, как… Но при моей бедственной жизни мне многого не нужно. Господин консул должен иметь это в виду. — Какая сумма? — Насчёт этого я в распоряжении господина консула. — Гм… Да… Так, так. Это ты верно сказал. Мне собственно с тобой, Теннес Олай, считаться нечего. Но я не хочу, чтобы обо мне распространяли сплетни, ложь, клевету. У меня семья. Я и хочу заткнуть тебе рот. Вот чего я хочу, — я говорю прямо. Тут Теннес Олай почтительно спрашивает: — А кто будет отцом, господин консул? Консул отвечает: — Отцом? Это пусть она сама выяснит. — Не очень это легко для одинокой женщины — выяснять подобные обстоятельства, — говорит Теннес Олай. — Господину консулу следует это обдумать. — Что ты собственно хочешь сказать? Теннес Олай мнёт в руках свою шляпу и обдумывает. — Господин консул мог бы меня признать отцом, — говорит он затем, — конечно, если она захочет остановиться на таком, как я. Консул сквозь темноту пристально смотрит на него и вдруг чувствует, что это предложение его спасает. — Ну да, я всегда говорил, что у тебя отличная голова, Янсен. Я частенько думал — вот бы и мне такую голову, Янсен. Но Янсен по-прежнему холоден. — Меня обыкновенно зовут не Янсеном, господин консул. Это уже слишком любезно. Меня крестили Теннесом Олай. — Ну да, Теннес Олай. Но я часто хотел иметь такую голову, как твоя. Твоё предложение кое-чего стоит. И даже немало,
Наступила осень с плохими погодами и тёмными ночами. Оба ночные сторожа встречаются на рынке макрели, здороваются, немного поболтают, немного пройдутся вверх по улице. На улице ночь, и очень тёмная, фонарь перед гостиницей бросает только жалкий свет. Один из сторожей хватает своего товарища за руку и крепко держит. Оба останавливаются и смотрят… Удивительное дело: Теннес Олай своим спокойным шагом проходит вниз по улице и по ступенькам подымается прямо в контору консула. Но ведь теперь ночь! Поднявшись наверх, он с минуту стоит на месте, немного наклонив голову в сторону, — должно быть, она занята сейчас какими-то мыслями, и сторожа готовы уже принять участие и с изумлением задать ему вопрос, — как вдруг они видят, что сам консул открывает Теннесу Олай дверь. За все пятнадцать лет, что они служат городскими сторожами, им не случалось пережит ничего более удивительного! И они останавливаются на месте. Теннес Олай тихо вошёл и ждал, пока консул запрёт дверь на ключ. Потом его повели во внутреннюю контору. И здесь дверь тотчас заперли крепко и наглухо. — Нет нужды зажигать огонь, — сказал консул, — фонарь от гостиницы даёт сюда немного свету. Садитесь вот здесь. Теннес Олай почтительно садится на край стула. — Так вот что я хотел вам сказать, — говорит консул, — вы это уже знаете. Ведь вы везде бываете по ночам. Вы меня видели один, ну, два раза — словом, несколько раз. Сколько раз вы меня видели? — Семь раз, господин консул, — отвечает Теннес Олай. — Но я так часто и не бывал у неё, — сказал консул, — несколько раз это случилось, не отрицаю. Несколько раз, не больше. Теннес Олай возражает. — Семь раз, господин консул, извините за выражение. Консул зажигает сигару, но Теннесу Олай не предлагает сигары. — Ну что ж, пусть так, — говорит он, выпуская дым. — Надеюсь всё же, что насчёт остального мы столкуемся с вами, мой добрый Янсен. Но Теннес Олай не идёт на удочку и не чувствует себя польщённым тем, что консул назвал его «добрым Янсеном». — Я только Теннес Олай, господин консул, — возражает он. Консул кивает головой и выпускает дым изо рта. — Ну, ладно, ты сказал ей, что видел, как я выходил из её дома. Это во-первых. Во-вторых, ты сказал ей, что я должен тебя за это «уважить». Сколько ты хочешь? При этом он предлагает Теннесу Олай сигару, но тот отклоняет её. Он настаивает, но Теннес решительно отказывается. — Сколько я хочу? — спрашивает он. — Это глядя по тому, как… Но при моей бедственной жизни мне многого не нужно. Господин консул должен иметь это в виду. — Какая сумма? — Насчёт этого я в распоряжении господина консула. — Гм… Да… Так, так. Это ты верно сказал. Мне собственно с тобой, Теннес Олай, считаться нечего. Но я не хочу, чтобы обо мне распространяли сплетни, ложь, клевету. У меня семья. Я и хочу заткнуть тебе рот. Вот чего я хочу, — я говорю прямо. Тут Теннес Олай почтительно спрашивает: — А кто будет отцом, господин консул? Консул отвечает: — Отцом? Это пусть она сама выяснит. — Не очень это легко для одинокой женщины — выяснять подобные обстоятельства, — говорит Теннес Олай. — Господину консулу следует это обдумать. — Что ты собственно хочешь сказать? Теннес Олай мнёт в руках свою шляпу и обдумывает. — Господин консул мог бы меня признать отцом, — говорит он затем, — конечно, если она захочет остановиться на таком, как я. Консул сквозь темноту пристально смотрит на него и вдруг чувствует, что это предложение его спасает. — Ну да, я всегда говорил, что у тебя отличная голова, Янсен. Я частенько думал — вот бы и мне такую голову, Янсен. Но Янсен по-прежнему холоден. — Меня обыкновенно зовут не Янсеном, господин консул. Это уже слишком любезно. Меня крестили Теннесом Олай. — Ну да, Теннес Олай. Но я часто хотел иметь такую голову, как твоя. Твоё предложение кое-чего стоит. И даже немало,