встретила меня у подъезда.
— Эдичка, я им рассказала, что здесь произошло. Иди, иди домой — заждались тебя там. Что с дядей твоим?
— Все хорошо, тетя Глаша, — пробормотал я.
Я еще не знал, что буду говорить тете Тане. Они обе — тетя Таня и Светка — выскочили в коридор, услышав, что я вошел: заплаканные и перепуганные, они смотрели на меня, не решаясь спросить ни о чем. Слишком страшным мог быть мой ответ.
— Он жив, — сказал я и едва успел подхватить повалившуюся на пол тетю Таню.
— Света, воды принеси, — распорядился я.
Через минуту тетя Таня раскрыла глаза и глубоко вздохнула.
— Все хорошо, — сказал я. — Врачи предполагают, что осложнений не будет.
— Что с ним было? — слабым голосом спросила тетя Таня.
— Он упал, — ответил я. — Упал с табуретки и ушибся.
Про удар током я решил пока ничего не говорить — с нее и так было достаточно.
— Зачем я ушла сегодня? — заплакала тетя Таня. — Почему оставила его одного? Что мне делать теперь?
— Не надо плакать, — попросил я. — Не мучайте себя. Врач сказал, что все обошлось и скоро мы увидим дядю Лешу.
— Отвези меня к нему, — попросила тетя Таня. — Эдичка, отвези.
Она вдруг загорелась этой идеей и начала умолять меня, отказываясь слушать какие-либо доводы. Мы со Светкой на пару едва успокоили ее, пообещав завтра с утра отправиться в больницу. Случившееся сильно потрясло ее, и я потом всю ночь слышал, как она плакала за стенкой. Наверное, она догадывалась о том, что с дядей Лешей все не так благополучно, как я пытаюсь представить. А может быть, к этому недоверию примешивалось чувство жалости к себе? Не знаю.
Утром нас не пустили в палату к дяде Леше. Доктор был категоричен в своем отказе. Он лишь сказал нам, что пока никаких изменений нет, дядя Леша в сознание не приходит, но шансов на успешный исход больше, чем… Он не стал продолжать, но мы и так все очень хорошо поняли. Тетя Таня смирилась с тем, что ее не пускают к мужу, а только смотрела во все глаза на доктора, боясь пропустить хотя бы одно слово.
Потом я отвез их обеих домой, наказав Светке не ходить сегодня в институт на занятия — надо было присматривать за тетей Таней, она была очень плоха. А сам я отправился в контору, где меня уже поджидал Вострецов.
— Ну наконец-то, — протянул он, когда я вошел в комнату. — Где ты пропадаешь?
— Что там у тебя, говори, — буркнул я, усаживаясь напротив него за столом.
— Вчера подписали с председателем арендный договор, — сказал Вострецов. — Так что, считай, полдела сделали. Теперь осталось его утвердить — и можно закупать молодняк.
— Так, хорошо. Что слышно с поляками?
— Пока ничего. Может, это действительно была случайная встреча?
— С Соколовским-то?
— Да.
— Кто знает, — пожал я плечами. — Время пройдет — увидим.
— А ты чего как в воду опущенный? — участливо поинтересовался Вострецов. — Тебя не узнать сегодня, честное слово.
— У меня родственник в больницу попал, — ответил я. Больше я ему ничего не сказал. Зачем?
Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил: — Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем. Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома. Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика. Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся: — Здравствуй, Эдик! Как твой дядя? — Неважно, — буркнул я. — Пока лежит в больнице. — Вот горе, — сказал Вострецов. — Что за жизнь у человека?.. — Зачем вызвал? — оборвал я его. — Что-то серьезное? — Это кому как покажется, — пожал плечами Вострецов. — В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз — там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что. — Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать? — Прикинул. — Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. — Посмотри, здесь все расписано. Я пробежал глазами написанное. — Не слишком мы размахнулись? — спросил Вострецова. — Потянем? — А с меньшими масштабами нет смысла возиться, — ответил он. — Но мы сейчас деньги вкладываем в расчете на поляков, — напомнил я. — А если у нас с ними ничего не получится? — Не они первые, не они последние, — отрезал Вострецов. — Быть такого не может, чтобы мы не нашли покупателей на нашу пушнину. — Ты прав, пожалуй, — согласился я. — Поезжай туда, посмотри все на месте. — Завтра поеду, — кивнул Вострецов. — Странное дело, — сказал от окна Толик. — Третий день за ним наблюдаю: стоит и стоит напротив наших окон. Ему что — делать нечего? Мы с Вострецовым подошли к окну. На противоположной стороне улицы стоял желтый «Москвич», в открытом окне виднелась голова водителя. — Ты уверен, что он тут уже три дня ошивается? — спросил Вострецов. — Точно я вам говорю, — подтвердил Толик. — Приедет с утра, встанет напротив наших окон и стоит. — Может, он привозит сюда кого-то? — засомневался Вострецов. — А потом ждет целый день. — Один он приезжает. И уезжает тоже один. И при этом целый день сидит в машине, не выходя из нее. Вострецов с беспокойством посмотрел на меня: — Эдик, тут что-то не то. Это не просто так — что-то затевается. — Вы думаете, против нас что-то готовится? — уточнил Толик. — Этот тип в машине — разведчик? — Разведчик, — кивнул я и вздохнул. — Только он не за вами следит, а за мной. Я уже узнал парня, сидящего в «Москвиче». Это был Светкин «волейболист».
Вечером, когда тетя Таня тихо ушла в свою комнату, я как бы невзначай спросил Светку: — А что твой «волейболист»? — А что мой «волейболист»? — переспросила она, и я увидел, как сестра
Нас не пустили к дяде Леше ни на второй день, ни на третий, ни на четвертый, потому что в сознание он так и не пришел. На наши расспросы, когда же нас пустят в палату, доктор пожимал плечами и говорил: — Пока не могу сказать ничего определенного. Организм борется за жизнь, и мы это видим, но, когда положение стабилизируется, мы не знаем. Тетя Таня совсем сдала. Она почти не спала, бродила призраком по квартире, бесцельно переставляя вещи с места на место или смахивая со стола невидимую пыль. Мы теперь не оставляли ее одну, кто-то из нас обязательно находился с нею рядом, и мне пришлось урывать время от работы, а Света пропускала кое-какие лекции, когда я не мог остаться дома. Вострецов за это время успел оформить все необходимые бумаги, и дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Он еще раз лично облазил всю ферму и составил план приобретения молодняка. В один из вечеров Вострецов вызвал меня из дома телефонным звонком. Когда я приехал, Толик рассказывал ему что-то о жизни тибетских монахов. Сан Саныч сидел, склонив голову набок, как будто внимательно слушал, но я понял, что он дремлет под мерный рассказ Толика. Услышав мои шаги, Вострецов встрепенулся: — Здравствуй, Эдик! Как твой дядя? — Неважно, — буркнул я. — Пока лежит в больнице. — Вот горе, — сказал Вострецов. — Что за жизнь у человека?.. — Зачем вызвал? — оборвал я его. — Что-то серьезное? — Это кому как покажется, — пожал плечами Вострецов. — В командировку мне надо ехать, Эдик. Я разузнал про один зверосовхоз — там как раз есть то, что нам надо. Хочу полететь туда, посмотреть на месте, да и договориться, если что. — Ты прикинул, сколько зверьков мне надо покупать? — Прикинул. — Вострецов вынул из кармана сложенный вчетверо листок и протянул его мне. — Посмотри, здесь все расписано. Я пробежал глазами написанное. — Не слишком мы размахнулись? — спросил Вострецова. — Потянем? — А с меньшими масштабами нет смысла возиться, — ответил он. — Но мы сейчас деньги вкладываем в расчете на поляков, — напомнил я. — А если у нас с ними ничего не получится? — Не они первые, не они последние, — отрезал Вострецов. — Быть такого не может, чтобы мы не нашли покупателей на нашу пушнину. — Ты прав, пожалуй, — согласился я. — Поезжай туда, посмотри все на месте. — Завтра поеду, — кивнул Вострецов. — Странное дело, — сказал от окна Толик. — Третий день за ним наблюдаю: стоит и стоит напротив наших окон. Ему что — делать нечего? Мы с Вострецовым подошли к окну. На противоположной стороне улицы стоял желтый «Москвич», в открытом окне виднелась голова водителя. — Ты уверен, что он тут уже три дня ошивается? — спросил Вострецов. — Точно я вам говорю, — подтвердил Толик. — Приедет с утра, встанет напротив наших окон и стоит. — Может, он привозит сюда кого-то? — засомневался Вострецов. — А потом ждет целый день. — Один он приезжает. И уезжает тоже один. И при этом целый день сидит в машине, не выходя из нее. Вострецов с беспокойством посмотрел на меня: — Эдик, тут что-то не то. Это не просто так — что-то затевается. — Вы думаете, против нас что-то готовится? — уточнил Толик. — Этот тип в машине — разведчик? — Разведчик, — кивнул я и вздохнул. — Только он не за вами следит, а за мной. Я уже узнал парня, сидящего в «Москвиче». Это был Светкин «волейболист».
Вечером, когда тетя Таня тихо ушла в свою комнату, я как бы невзначай спросил Светку: — А что твой «волейболист»? — А что мой «волейболист»? — переспросила она, и я увидел, как сестра