Анна Арнольдовна Антоновская

Великий Моурави

Роман-эпопея в шести книгах

Книга пятая

Базалетский бой

--------------------------------------------------------------------

---------------------

Книга: А.Антоновская. "Великий Моурави". Книга пятая

Издательство "Мерани", Тбилиси, 1980

Стихи и комментарии Бориса Черного

OCR: Zmiy (zmiy@inbox.ru), SpellCheck: Лазо, 16 августа 2002 года

--------------------------------------------------------------------

---------------------

Содержание

Базалетский бой

Часть восьмая

Словарь-комментарий

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

НАЧАЛО КОНЦА

Червоно-багряные завесы листьев неподвижны над сонной землей. Ранняя

осень 313 года XIV круга хроникона.

Словно застыли в густом синем мареве купола, вокруг храмов шатры, а над ними

перистые облака. Опоясанные

фруктовыми садами, дремлют долины. И холмы Грузии опалены огненным диском, и

обессилели реки, и застыли озера, как

глаза сраженных великанов.

Само время неподвижно, будто законченная страница летописи, брошенная в

глубокую нишу. Но тишина

обманчива: вот-вот сорвется, налетит, сметет! Подкрадываются буйные ветры, они

обломают уступы скал.

Надвигается смерч!

Где-то за остроконечной вершиной клокочут, вырываясь на простор,

вспененные воды. Еще миг, и,

низвергнувшись с отвесного утеса, помчатся они вниз, увлекая за собой обломки

камней, вековые дубы и молодые, только

начавшие жить лиственницы.

Не обуздать ли стихию мчится одинокий всадник? Тогда почему он внезапно

замер на крутой тропе, ясно ощутил

приближение небывалой грозы - грозы, готовой потрясти царство и народы! И, как

молния, пронзила всадника мысль о

непоправимом, уже содеянном стихией.

Взлетевшая на вершину тропа круто обрывалась над бездной. И казалось, в

эту бездну хотелось всаднику сбросить

непомерную тяжесть, сдавившую грудь, рассеять, как туман, тяжелые думы, ибо

жизнь есть жизнь, и нет пощады тому, кто

остановится хоть на миг: несущиеся следом не преминут сбросить, растоптать,

обогнать! Лишь раскатом грома пронесется

по ущелью безудержный хохот.

А разве судьба не впрягла в свою гремящую колесницу один белый день и

одну черную ночь? И разве не ждет

несказанная удача того, кто сумеет схватить под уздцы день, а бездонная печаль -

того, кого настигнет ночь?

Никто так, как Георгий Саакадзе, не знал, сколько неожиданностей таит в

себе необузданный день и как опасна

подстерегающая неудачника ночь. Так почему же он, прозванный "Великим",

позволяет одной и той же неисполнимой

мысли преследовать его на кручах жизни, не давая ни остановиться ночью, ни

мчаться за необузданным днем? Почему не

противится тому, что затемняет тропу к истине? Почему не свернет с заезженной

дороги на новый подъем?

Войско! Войско! Где взять войско! Не следует ли изыскать новые пути,

ибо в пройденных нет уже пользы...

А что нового в мечущихся князьях, которые подобны волнам, то набегающим

на берег, то откатывающимся в

бурлящую пучину? И все же другого исхода нет - войско у князей. Придется еще раз

повторить уже неоднократно

проделанное: угрозой или лестью выудить у князей войско.

Но с помощью какого сатаны можно убедить духовенство, что только щит и

меч преградят путь врагам?

И разве это сказано впервые?

Недоумевали в Метехи: почему Саакадзе не покоряется? Разве царь

примирится со своевольным? В чем черпает

силу Моурави?

"В чем? - всюду гремел голос Георгия Саакадзе. - В народе! Народ

непобедим! Можно разграбить ценности,

истребить войско, угнать жителей в плен, можно разрушить страну, но нельзя

потушить огонь очагов. Это незыблемо! Ибо

воля народа к жизни неугасима!"

Недоумевал и Хосро-мирза: почему Зураб, не связанный, как он и Иса-хан,

перемирием шаха с султаном, не

нападет на Саакадзе в Бенари? Видит властелин ада, князья ему в этом помогли бы!

Иса-хан думал иначе. По его мнению,

князья стоят на распутье и машут руками, словно аисты крыльями, и трудно понять

- приветствуя или угрожая.

А время вновь задержало бег и, то скидывая с себя голубые одежды,

пронизанные изменчивыми лучами, то

одеваясь в тучи, то в белые пушинки, то звеня звездами, как монетами, топталось

на месте. Алчное к золоту, подобно

продажной женщине, оно выжидало, кто дороже заплатит.

Зураб не недоумевал, он свирепел, ибо сколько ни сзывал князей на войну

с Саакадзе, сколько ни угрожал, они не

шли на риск. Зураб свирепел, но усмехался Саакадзе... Хищник, к счастью, не

понимает, что для того, чтоб подчинить

владетелей, не менее, чем он сам, строптивых, необходима особая игра: не

скупясь, уступать в мелочах, потворствовать

княжеской спеси, поддерживать мнение об их значимости, зная, что значимость -

мнимая, и неуклонно гнуть в сторону

интересов царства...

Зураб угрожал, а князья недоумевали: почему сами должны подкладывать

хворост под свои замки? Почему,

обладая несметным войском, Хосро-мирза и Иса-хан заперлись в Метехи?

Медлительность полководцев шаха вселяла сомнение в князей: устойчиво ли

царствование Симона? Тревога

охватывала владетелей замков: почему спокойно, подобно голодным мсахури, сидим

на тахтах в ожидании выпечки чуреков

в закрытых торне?