расслабились. Денис видел ее всю, и впитывал каждую точку ее открытой жадному взору пишки. Томное щекочущее напряжение накапливалось внизу его живота и в районе солнечного сплетения, делая движения резкими и судорожными. Еще чуть-чуть...

Чуть-чуть... Только пусть она не шевелится... А-а-а!...

С колотящимся сердцем Денис выпустил длинную струю в стену дома, схватившись покрепче за скобу и стараясь сдерживать шумное дыхание. Таня все еще лежала, все такая же прекрасная, и Денис смотрел на нее с удовольствием, но пора было убираться. Во-первых, пора, во-вторых сестра сейчас уже может обратить внимание на любой шум или стук, в третьих, уже неинтересно. Денис выдавил последние сладкие капли, и оттолкнувшись от стены, чтобы не искать внизу давешнего полена, неслышно спрыгнул назад в траву. В свое окно он влез без труда, краем глаза заметив, что свет Таня погасила. Вовремя он успел. Душа пела. Он чувствовал себя гордым и удачливым. Он уже не ощущал безысходной тоски при мысли о том, как хорошо было бы увидеть девчонку без трусов, и не на секунду, а подольше. А ведь при упоминании бабой Катей сестры он почти даже не надеялся на то, что в этой дыре его ждет что-либо настолько интересное! Он забрался в постель, спустил еще раз, уже спокойно и неторопливо, в деталях (пока свежи впечатления) вспоминая Танькину наготу, испачкал предусмотрительно оторванный клок туалетной бумаги, задумался, а что же себе представляют девчонки, когда занимаются онанизмом?

Он лично представляет себе их голых, как он их лапает, иногда кого-то конкретно, например Любу из параллельного класса, иногда как он их трахает. Правда, с этим проблемы. Процесс, как и его прелесть, Денис представлял себе лишь в самых общих чертах. Неужели они представляют себе как они хватают мальчишек за хуй?

Совершенно неинтересно. Хотя черт их знает. Им же свое собственное тоже неинтересно. За этими раздумьями он и заснул.

2. Игра в благородство.

“ — Не стоит, — сказал он, улыбаясь, — Когда-нибудь и я вам тем же отплачу.“

Ф. Рассел “И не осталось никого“

Утро застало его солнечным. Немного повалявшись и с удовольствием вспомнив вчерашний вечер, Денис встал, нашел в чемодане зубную щетку и вышел из комнаты. Баба Катя встретила его радостно: — А, проснулся голубчик, а я думаю, пусть поспит с дороги. Хорошо спалось? — Ага, хорошо. — Ну, каша в полотенце, молоко на столе, вода в умывальнике, а я пошла по хозяйству. Денис почистил зубы и вышел из дома (туалет все еще оставался снаружи). Возле курятника (раз куры, значит курятник) Таня кормила кудахтающих птиц. Она была в давешних шортиках, футболка, правда, была другая. Денис смотрел на нее с удовольствием.

Совсем с другим, чем когда увидел в первый раз.

Теперь-то он знает, какова она без трусов! Он видел, что скрывается под этими шортами! Правда, он не отказался бы посмотреть еще разок. И поближе. И сиськи он не видел. И попку. У нее была именно “попка“, кругленькая и аккуратненькая. И пощупать бы. Хоть бы и через шорты. И двумя руками, спереди и сзади. Денис вздохнул. Таня подняла голову. — С добрым утром! — Привет! — Как спалось? — Хорошо спалось. А тебе? — Денис самодовольно усмехнулся. Он то знает, кому и почему хорошо спалось!

Его так и подмывало ткнуть пальцем ей в шорты и завопить: “А я видел! А я видел!“. Разумеется, он ни за что не стал бы вытворять такой дури. Не хватает здесь, конечно, Димы, чтобы было с кем поделиться, Денис бы рассказывал, а Димка слушал бы жадно, смотрел бы завистливыми глазами, спрашивал бы: а она красивая? А Денис отвечал бы: офигеть! Но Димка тоже где-то отдыхает. И, чтобы совсем никто не догадался о его мыслях, он стер с лица ухмылку. — Кур хочешь покормить?

Кормить глупых птиц Денису совсем не хотелось, но Таня... — Сейчас, — буркнул он и прошествовал к сортиру. Ну непонятно разве, что если человек только проснулся, то что ему надо? Правильно, поссать. Куры оказались действительно глупыми, но кормить их было забавно, хотя Денис смотрел все больше на Таню. Та веселилась от души, совсем по девчачьи. Денис мысленно переодел ее в школьное платье, она совсем не отличалась от десятков школьниц. Ну разве что была красивее. Ну и еще не обезьянничала, и, наверное, считала себя смешной мелкой пацанкой. Возможно, у нее была старшая сестра.

Даже очень может быть. Несмотря на все свои (если они были) мнения о себе, Таня выглядела очень (Денис вспомнил слово) эротично. Она постоянно заставляла вспомнить, что там, под одеждой, она голая! И постоянно хотелось ее потрогать, хотя бы округлое гладкое бедро в неярком северном загаре. Димка сказал бы: ляжку. Они порасспросили друг друга о жизни в Москве и Ельмине, ничего интересного Денис не узнал, зато приобрел некоторую свободу речи и некоторый авторитет у сестры.

Была она старше на полгода, но учились они в одних классах. Они сбегали в дом, выпили вкусное, с дымком, молоко, Денис слопал миску каши. Танька постоянно была у Дениса перед глазами, вместе со своими линиями, округлостями и движением, и через некоторое время он смотрел на нее так, как будто и не подсматривал за ней вчера, словно и не подозревал, что может находиться по этими шортами. Он смотрел с привычным тоскливым удовольствием от созерцания завешенного неинтересными тряпками интересного девчачьего тела. Хитрецом он себя никогда не считал, но, видно, правду говорят, что гормоны стимулируют воображение. В голове его стал зреть план. То есть не план в прямом смысле, там пункт первый, пункт второй, а что-то типа: “если я так, то он так, а там посмотрим“. Он уже стал думать, как бы поплавнее к нему перейти, как случай подвернулся сам собой. — А ты мою комнату видел? — спросила Таня. Видел, — отрезал Денис. — Это когда это? — Таня смотрела на него недоуменно. Ну же? И как в холодную воду: — А я за тобой вчера подглядывал. Таня задохнулась: — Ну и дурак! Ну вот, сейчас она убежит, и все пропало! Но она задумалась, видимо вспоминая, что она делала вчера. Ну и что ты видел? Поаккуратнее, Денис... — Ничего особенного. Таня облегченно вздохнула. — Видел, как ты в кровати лежала. Таня смотрела на него с облегчением, в ее взгляде читалось: “Ну, раз это все...“. — Как книжку читала. Интонации спокойные, равнодушные. Всякое, мол, повидал, ничем не удивишь. А сердце тук-тук, тук-тук...

В Таниных глазах подозрение, боится спросить, не видел ли еще чего? Смотрим прямо в глаза. — Ну и дальше тоже видел. Ох, как она тут же покраснела! Вспыхнула по самые уши! Отвернулась, замолчала. Не убегает. Вот еще заплачет. Нет, наверное, прикидывает, чем это ей грозит.

— Не