В этот раз мы постарались. "Тот" парень в шерстяной куртке цвета вялой зелени, изрядно помятой и потерявшей форму после борьбы с ребятами, был похож на огромную полудохлую кошку. Вид его возвращал меня к тому дню, когда он стрелял в Черепаху...
...Медсестра ударом ноги решительно открывает дверь в операционную. Я вижу только резкое движение ее губ: подавшись назад под тяжестью каталки с телом Черепахи, она что-то говорит, опустив голову. От толчка Черепаха раскрывает темно-красный, как рана, рот и начинает кричать. Я вижу его голову, похожую на разломленный гранат, залитый соком. В это время он еще способен на самовыражение с помощью крика. Я завороженно смотрю на кричащую голову, пока медсестра с каталкой не скрывается за дверью операционной. "Мы вам его вернем", - говорит хирург растерянно стоящим вдоль стены парням.
Операция длилась восемь часов. Черепаха вернулся к нам существом, единственной человеческой реакцией которого на окружающее был спокойный взгляд по-детски ясных глаз - ребенок на коляске. У меня самого словно что-то удалили. Беспредельная жестокость стала моим неотъемлемым качеством. Я знал, что рано или поздно мы найдем "крысу", и очень боялся не увидеть этого...
...Он стоял, опустив большую круглую голову, и дрожал. Откровенно говоря, он даже пытался усмехнуться. Вы даже представить себе не можете, какой грозной силой обладает злая усмешка. Из всех парней, вернувшихся с войны, он был первым, кому удалось проникнуть в замкнутый мир банкиров. Но из всех отчаянных он был самый молодым и слабовольным. Поэтому-то и продал нас в конце концов. Я без сожаления нажал на спусковой крючок...
...Внутренняя дверь - каркас, обтянутый голубой марлей - отделяет меня от комнаты, в которой стоит кровать. Сквозь небесную сетку в голубом мраке, словно в летней тени деревьев, видна бритая голова Черепахи, лежащего на кровати. Безжизненно-белая, точно присыпанная мелом кожа, плотно сжатые веки. Когда я взглянул на его голову, ощущение беспомощности и безжизненности исчезло - опухоль, налитая яркой кровью и мозговой жидкостью, прилепившись к голове Черепахи, жила энергично и упорно. Опухоль преобладала над всем. Я тихонько притронулся к его руке.
Я по-настоящему ощутил острую боль. В моей жизни тоже появилась опухоль, между моим мозгом и этой опухолью быстро, стремительно циркулировало огромное количество жизненной энергии. Я представил себе, как с бритой головой, словно преступник, послушно иду в операционную, где меня ждет Ходжа. Это он - моя опухоль, наделенная неподвластной моему организму силой, заставляет меня чувствовать его власть. Он становится невероятно жестоким, когда чувствует мое сопротивление. Что движет им? Страх? Чувство мести? Осознание собственной непогрешимости? За что ж от меня так ненавидит?!
Ходжа
Человек никогда не бывает свободен так, как на войне. Пришел на войну - забудь о морали и угрызениях совести. Я был терпелив. Это не означает, что я ходил вокруг, строя злобные планы по сведению старых счетов. Терпение - это нечто независимое. Терпение - это бесстрастное ожидание: ни спешки, ни тревоги, просто ожидание того, что должно случиться. Я постепенно обрел контроль. Теперь надо было осуществить задуманное.
Я почти каждый день бывал на допросах у Ходжи. Этот человек был сущим дьяволом. Но я знал, что выжидаю, и знал, чего жду. Никто не может надеяться на безнаказанность. Я спас его когда-то, рискуя собственной жизнью, пришла пора платить по счетам. Уж если человек, обязанный мне жизнью, протягивает руку лишь для того, чтоб убить меня, без потерь здесь не обойтись. Всегда есть возможность ходить прямо, быть добрым парнем, жить самому и не мешать жить другим. Нужно спешить сегодня победить себя вчерашнего - наша смерть порой говорит о нас гораздо больше, чем наша жизнь. Наша жизнь может стать более тяжким наказанием, чем смерть. Дай нам бог это понять...
...Как разъяренный зверь, взметая желтую афганскую пыль, на нас летел джип. Я ощущал во рту соленый вкус страха. Теперь настала моя очередь остановить мчащуюся машину. В пяти метрах от меня, почти рядом с первой подорванной нами машиной, джип, взметнув облако пыли, ткнулся в заросли сухой травы на краю русла и встал. Я стоял, улыбаясь, отбросив гранатомет в сторону. "Черепаха прикроет", - я был в этом абсолютно уверен. Я сделал шаг вперед и, наступая на гильзы, начал спускаться к машине. Там, став на колени в лужу крови, я перевернул его, лежащего вниз лицом. Ходжа был мертв...
Ваш отзыв
(с) Павел Андреев, 1999
