поребрикам бесконечные ленты тополиного пуха, и они так красиво и длинно горели, если бросить спичку... Юля вспомнила, как классе в пятом они с Антоном чуть не устроили настоящий пожар и убегали от дворника...

Весной, когда вдоль поребриков журчали ручьи, и мальчишки запускали там смастряченные из спичечных коробков кораблики...

Каждый день. Туда и обратно. Десять лет. Минус три месяца летних каникул, минус каникулы зимние-весенние... Ой, не сосчитать. Много тысяч раз!

— Юльк, ты о чем задумалась? — наклонился к плечу Юли Виригиной друг ее детства (и юности!) Антон Зеленин. Он обдал ее запахом горького одеколона — раньше за Антоном любви к парфюмерии не водилось. Что ж, день сегодня особенный.

— Слушай, а почему тополиного пуха нет на бульваре? — прошептала Юля.

— В смысле?..

— Но он же в июне раньше был, помнишь?.. Когда нас дворник ловил... Сейчас июнь, а пуха нет. И в прошлом году не было.

— Элементарно, Ватсон!.. Тополей-то нет. Их давно на липы поменяли. И так во всем Питере.

— Почему?..

— Чтобы пух не летал. Так экологичнее. И вообще...

На Юлю и Антона зашикали. Они срочно придали своим лицам торжественные выражения.

В этом актовом зале Юля была... ну, не тысячи, но сотни раз. Играла лису Алису в драмкружковой постановке «Золотого ключика». Антону тогда предложили роль Пьеро. Он обиделся и отказался.

И вот алые ленты повсюду. Хор младшеклассников на сцене: стоят, переминаются с ноги на ногу. Директор такой благодушный, нарядный. И совсем не противный.

Директор взял со стола первый аттестат, торжественно объявил:

— Аксенова Елена Сергеевна.

Аксенова маленькая, щупленькая, невзрачная, вся в веснушках... даже она сегодня кажется хорошенькой. Кто бы мог подумать.

Директор с улыбкой вручил аттестат, пожал девушке руку:

— Надеюсь увидеть твои картины в Русском музее.

— Спасибо, я не против! — бодро ответила Аксенова.

— Между Шишкиным и Айвазовским! — добавил директор.

— Мне больше нравятся Кандинский и Малевич,— возразила осмелевшая Аксенова.

Директор не нашелся что ответить, лишь улыбнулся. Юля — по алфавиту вторая.

— Виригина Юлия Максимовна,— возвестил директор.

Юля поднялась на сцену, взяла аттестат... Аплодисменты...

— Желаю тебе, Юлечка, успешного поступления. И исполнения всех желаний.

— Спасибо, Валентин Александрович!

Юля вернулась на место. Антон мягко прикоснулся к ее руке. Все, школа закончена! Вот он — документ о первых ее достижениях. Все случилось так быстро...

А вот интересно, задумалась Юля,— какие у нее желания, кроме поступления в Университет? МРЗ-плейер хочется, но это не слишком важно. А из важного: чтобы мама не болела, чтобы отец чаще дома бывал, чтобы...

Вот парадокс: майор Максим Павлович Виригин, оперативник «убойного» отдела, всегда уютнее чувствовал себя на опасной операции или на осмотре происшествия, чем на торжественных мероприятиях. А уж тем более в школе, где, с одной стороны,— празднично одетые детишки, детство золотое, хрупкая юность... страшно прикоснуться и разбить. Как хрустальную вазу. А с другой стороны — учителя, жрецы знания. Их Максим Павлович с самых младых ногтей уважал и побаивался. Он не забыл еще контуженого педагога, который в первом классе ударил его линейкой по рукам за то, что будущий майор криво ставил в тетрадь дурацкие палочки, которые почему-то нужно было ставить прямо.

Короче, за всю Юлькину одиннадцатилетку («Мы-то десять учились, и ничего»,— вспомнил Виригин) он был в школе раза три или четыре. Максимум пять. Однажды выступал с лекцией-рассказом о нелегких, но полных адреналина буднях российской милиции, а в особенности «убойного» отдела главка с Суворовского проспекта. А как-то раз, очень давно, был на родительском собрании. О чем шла речь, не помнил, хоть убей. Помнил лишь, что впереди сидела тетка в высокой зимней шапке. И не снимала ее всю дорогу, хотя в классе было довольно жарко. Бывают такие странные тетки...

— Красавица наша Юлечка! — ворвалась в мысли майора сидевшая по правую руку жена Ирина.

— Да... Быстро время пролетело.

— Для кого как,— возразила Ирина.— Я думала, и не доживу. После всех операций и терапий.

— Ладно тебе, Ириш. Мы еще внуков понянчим,— эту фразу майор Виригин произнес автоматически. Есть такая расхожая фраза. На самом же деле никаких внуков он себе не представлял и на пенсию пока не собирался.

— Сейчас ей главное — поступить,— вздохнула жена.— Я уже свечку в Никольском поставила.

— Будет заниматься, поступит,— рассудил Виригин. Сам он в свое время поступил в школу милиции безо всякой свечки. Да и не было принято это тогда — свечки ставить. Со свечкой бы и не приняли никуда, только по заднице бы наваляли.

— Ой, Максим. Теперь одних знаний мало.

— Зеленин Антон Станиславович! — провозгласил директор.

Антон бросил короткий взгляд на Юлю, взбежал по ступенькам, протянул директору ладонь...

— Ну, за тебя, Антон, я спокоен,— довольно сказал директор. — Поздравляю!

— Спасибо.

— Удачи.

— Чего это он за него спокоен? — удивился Виригин лаконичному, но энергичному диалогу.

— Антон — отличник.

— Ты-то откуда знаешь?..

— А он за нашей Юлькой ухаживает!

— Надо же,— удивился Виригин, стараясь получше рассмотреть парнишку, но Антон уже занял свое место в первом ряду.— А я и не в курсах.

— А чего ты вообще... «в курсах»? — улыбнулась Ирина.

— И как он? Что за парнишка, кроме того, что отличник? — Виригин постарался изобразить строгий голос.

— Хороший мальчик. Вежливый. Мне нравится.

— А Юльке?

Ирина молча пожала плечами. В кармане у Виригина зашебуршился поставленный на вибрацию мобильный телефон. Виригин глянул на экран, шепнул жене: «Жора звонит» — и вышел из зала, отдавив несколько родительских ног в туфлях на каблуках и начищенных по случаю праздника ботинках.

Пару минут спустя он снова заглянул в зал. Директор уже закончил раздавать аттестаты, родители оживленно переговаривались, а хор мелких школьников набирал в воздух легкие, чтобы подарить выпускникам прощальную песню. Учительница музыки взмахнула указкой, игравшей роль дирижерской палочки, и хор грянул нестройными голосами:

— Когда-а-а уйдем со школьного дво-ора...

Виригину нужно было покинуть школьный двор прямо сейчас. Он пытался привлечь внимание Ирины знаками. Но жена была так увлечена песней, что даже смахнула слезу. За странными жестами крупного мужчины в дверном проеме: подрагивание средним и указательным пальцами (дескать, пошел) и хватание себя двумя