рассказать мне, кто вовлек вас в этот заговор и кто из сестер еще знал об этом.

Агнета снова выпрямилась, глаза ее были сухими.

— Я не чувствую никакой вины или раскаяния в том, что я сделала, донья Эликсенда. Это было правильно, за исключением того, что мне пришлось лгать, — сказала она с тем же холодным высокомерием. — Нашу страну разрушают мошенники и мздоимцы. Возможно, вы этого не видите, но если бы вы знали, что творится за этими стенами, как это было с моей семьей… — Она наклонилась к аббатисе. — Наши земли бесплодны; наши посевы погибли. И мой брат душу заложил еврейским ростовщикам. Наш род благороден, госпожа, так же благороден, как и ваш, а эти торгаши и выскочки из нищих, выкормленные в грязи, — они высосали нас досуха, присвоили себе все наше добро и наши места при дворе.

Аббатиса ничего не ответила.

— Что вы собираетесь делать, матушка? — спросила Агнета.

— Ничего, Агнета, — сказала аббатиса. — Пока. Я подожду, когда вы скажете мне, кто еще из сестер вовлечен в это. Затем вы будете молиться и работать, и надеяться на исправление в этой жизни и прощение в следующей. Я знаю больше о мире, чем вам кажется, и, независимо от того, что вы пережили и чем были вызваны ваши поступки, то, что вы сделали, было огромной ошибкой. — Она встала, показывая, что разговор окончен, и сестра Агнета выбежала из комнаты.

— Так значит, эго была сестра Агнета, — сказал Беренгуер. — Я удивлен.

— Я тоже удивилась, но ненадолго, — сказала аббатиса. — Я должна была знать ее семью. Насколько я помню, она и мать Санксии были подругами, даже дальними родственницами. И, хотя она принесла в орден значительное приданое, но всем своим видом показывала, что приданое могло бы быть намного значительнее, — но вот с тех пор засуха, бедность и мор почти уничтожили ее семью. Они, должно быть, временами сожалели о потере этого приданого, — мрачно добавила она. — Агнета казалась настолько умелой и уравновешенной, что мне никогда не приходило в голову, что она может быть как-то связана со всем этим. Что ж, я допустила оплошность.

— Мы не можем читать в сердцах других людей, донья Эликсенда, — заметил епископ. — И чаще всего это хорошо. Лекарь приехал? Я надеялся поговорить с ним сегодня.

— Он уже здесь, — сказала аббатиса своим прежним спокойным и уверенным голосом. — Он желал видеть донью Исабель и убедиться, что ее здоровье полностью восстановилось после всего того, что ей пришлось пережить. Я попросила, чтобы он присоединился к нам, как только закончит.

Раздался тихий удар в дверь кабинета аббатисы, и вошла сестра Марта, объявляя о приходе Исаака.

— Мастер Исаак, — тепло поприветствовала его аббатиса, — как дела? Епископ сегодня у нас, и мы рады видеть вас. Как наша подопечная?

— Ее здоровье просто великолепно. Похоже, бедствия только пошли ей на пользу, — сказал Исаак. — Возможно, похищение, путешествие по сельской местности и влюбленность следует рекомендовать как метод лечения сильного воспаления и жара, вызванного гнойниками.

— Моя племянница очень сильна, равно как очаровательна и умна, — сказал Беренгуер. — Но я уверен, что лишь ваше лечение позволило ей пройти через все испытания. С Божьей помощью, конечно. Мы должны быть очень вам благодарны.

— Итак, похоже, дело закончено, — сказал Исаак. — Но боюсь, еще немало вопросов осталось без ответа. И один из них — пятно позора, лежащее на вашем монастыре. Мое расследование как раз и должно было удалить его.

— Эта тайна раскрыта, — сказала Эликсенда и коротко рассказала Исааку о признании сестры Агнеты.

— Сестра Агнета, — задумчиво произнес он. — Как неожиданно. Мне стыдно. У меня были некоторые подозрения, и я ощущал враждебность к сестре Бенвенгуде, поскольку я был уверен, что ей нельзя доверять в деле с доньей Исабель, а это оказался совсем другой человек.

— Полагаю, сестра Бенвенгуда просто ревновала к вашему опыту, — невозмутимо сказала аббатиса. — Подумайте, насколько ей было трудно: попасть в группу женщин, которые знали друг друга — жили, молились и работали вместе в течение многих лет.

— И ведь это сестра Агнета принесла мне пузырек, сказав, что она нашла его на теле доньи Санксии. Она хитро все придумала, но я должен был начать подозревать ее с того самого момента. Ведь очевидно было, что только монахиня могла влить зелье.

— Она все очень хорошо продумала, — сказала аббатиса. — Нам придется решить, что с ней делать, ваше преосвященство. Она может быть все еще очень опасна для нас.

— Возможно, этот вопрос следует решать общему совету, госпожа, — сказал епископ.

— Действительно. Что с другими заговорщиками, ваше преосвященство? — спросила аббатиса.

— Еще неизвестно, — сказал Беренгуер. — Сегодня утром король получил известия, что Балтье и Монтбуй сбежали в Кастилию, где надеются получить защиту.

— Со своими сундуками, полными сокровищ? — сухо заметил Исаак.

— Думаю, да, — сказал Беренгуер. — Подозреваю, что они надеются выкупить себя из немилости, а затем, со временем, снова возьмутся за старое.

— Отвратительно думать, что, у них все может получиться, — заметила аббатиса.

— Знаете, я восхищаюсь Кастельбо больше, чем его менее опасными соучастниками, — сказал Беренгуер. — По крайней мере, он был готов умереть за свои принципы, какими бы безумными они ни были. Единственно, к чему стремятся люди, подобные Балтье и Монтбую, это набить свои кошельки и животы.

— Лучше умереть от руки благородного сумасшедшего, чем жадного шакала? — спросил Исаак. — Шакалы малопривлекательны, но боюсь я их не так, как Кастельбо. Они не стремятся уничтожить вас и всех ваших близких, если это не принесет им выгоды. Надеюсь, его величество преследует их?

— Внутри границ королевства? Да, неустанно, — сказал Беренгуер. — Но не за его пределами.

— Я не понимаю, откуда появилось это странное сообщество, — раздраженно сказала донья Эликсенда. — Последователи Меча Архангела. Как это могло появиться так быстро? То никто о них и не слышал, и вдруг о них говорят на каждом углу. Это что — новая волна катаров, или какие-то иные еретики?

— Я полагаю, что они такие же христиане, как и большая часть людей вокруг, — осторожно заметил Беренгуер.

— Тогда почему они поддерживают дона Фернандо на религиозной основе? — спросила аббатиса, которая имела обыкновение добиваться полной ясности даже в самых малопонятных аспектах бытия. Если они христиане, как и его величество, дон Педро.

— Это наиболее сложный вопрос, — сказал епископ. — Насколько я могу понять, это была небольшая группа людей, собравшихся в прошлом году