освободили из-под ареста, и я с прежней энергией принялся за свое театральное дело. Обрезков же после этой истории не особенно долго держал театр; ссора с Карцевым ему много повредила, лишив его самой главной и крупной поддержки.

II

Ширяев. — В.К. Васильев. — Ярославский антрепренер Лисицын. — К истории Ярославского театра. — Моя фамилия.

В моей памяти очень свежо сохранились воспоминания о двух «вольных» актерах обширной труппы Обрезкова, — Ширяеве и Васильеве, с которыми я сдружился, не смотря на огромную разницу в наших летах.

Имя Ширяева я позабыл, быть может потому, что оно не было «на слуху», т.е. редко кто называл его по имени и отчеству, а все больше величали «господином Ширяевым». Актером он был безусловно талантливым и во многих трагических ролях не имел соперников, не только на нашей провинциальной сцене, но даже, как говорили, на петербургской, казенной.

Как товарищ, он был неоценим; всегда ласковый, обходительный, добрый. Все искренно привязывались к нему, и он привязывался ко всем, оказывавшим ему расположение… Быть может, он достиг бы славы и значения, если бы не предательская чарка с водкой, загубившая на Руси не одну самородную силу, избыточно наделенную искрою Божьей.

Ширяев был одним из первых приверженцев реализма на сцене и противников ходульности, выражавшейся главным образом в резкой приподнятости разговорной речи, ее неестественной певучести, часто переходившей в завывание, и угловатом манерничаньи. Между тем, актеры того времени весь свой успех основывали почти исключительно на этой ходульности, эффектной и приятной для невзыскательных зрителей, ценивших в актере прежде всего зычность голоса и натянутость, которые, не смотря на всю свою фальшивость, теребили их податливые нервы.

Ширяев не выносил подобных исполнителей, присноравливавшихся ко вкусу публики и невежественно попиравших законы эстетики и естественность. Бывало, указывая на таких актеров, он раздраженно замечал Обрезкову:

— У вас не актеры, а собаки! Вишь как развылись! Вы бы приказали их метлой разогнать!..

А самому актеру обыкновенно говорил:

— Ты кто? Ты собака!

— То есть, как же это вы так…

— И дрянная собака, — не лаешь даже, а воешь…

Но все его замечания и указания оставались, разумеется, гласом вопиющего в пустыне. В понятиях тогдашних театралов никак не укладывалось чувство сценической правды.

Из жизни Ширяева я помню один замечательный факт, который приписывался, как остроумная проделка, многим провинциальным знаменитостям, но на самом деле, автором его является этот находчивый человек.

Ширяев почти всегда нуждался в деньгах и у него, бывало, не заваляется ни одна копейка. Обрезков ссужал его редко и не охотно, так что ему вечно приходилось прибегать к сторонним займам; впрочем, и эти сторонние займы имели предел, не потому, чтобы он не расплачивался, — нет, он был очень аккуратен и честен, а потому, что его жалели и на сколько было возможно берегли, так как все его деньги поглощались целиком виноторговлею.

В одну из критических минут, когда в кредите полу4Шкся безусловный отказ, — а это было незадолго до его бенефиса, — он отправляется к костромскому епископу Самуилу Запольскому-Платонову и рекомендуется актером местной труппы.

Несколько удивленный таким визитом, Самуил, однако, любезно его принимает и осведомляется, чем может быть он для него полезен?

— Развозя билеты на свой бенефис, — ответил Ширяев, отвесив низкий поклон, — и визитируя всех почтенных представителей города, я не осмелился пропустить ваше преосвященство.

— Очень благодарен за внимание, — начал было владыко, — но, как вам, разумеется, не безызвестно…

— А у меня для вас припасено крайнее к выходу кресло, — перебил его Ширяев, доставая из кармана билет.

— Я ведь не могу посещать никакие зрелища…

— Отчего же? — наивно спрашивает Ширяев,

— Потому что духовному чину не приличествуют светские удовольствия, отчуждающие от мысли о молитве и порождающие всякие соблазны.

— А не посещая театра, что-нибудь слушать можете?

— Могу.

— Хотите я вам оду Державина «Бог» продекламирую?

— Продекламируйте.

Ширяев встал в позу и так прочел оду, что епископ пришел в восторг и за билет, оставленный Ширяевым на столе, расплатился двадцатью пятью рублями. На эти деньги бенефициант «пожил в сласть», так что бенефис его пришлось отложить на неопределенное время.

Василий Карпович Васильев был тоже трагиком и тоже талантливым. Я помню оба его пребывания в Костроме — до и после Принятия на петербургскую сцену, а так же и страдальческую кончину его. Василий Карпович был замечательно красив и представителен: безукоризненная внешность его, при высоком росте и умной, с правильными чертами, физиономии, приковывала к себе взоры многих представительниц прекрасного пола и возбуждала затаенное соревнование. Счастливой победительницей оказалась жена знатного помещика К., очень изящная и привлекательная барыня. Завязался несложный, но таинственный роман, продолжавшийся впрочем не долгое время, по причине отъезда Васильева в Петербург на дебюты, которые устроил ему какой-то влиятельный знакомый. Он дебютировал на Александринской сцене в трагедии «Фингал» и сразу занял в казенной труппе не последнее место. Публика принимала его хорошо, и он слыл опасным соперником Каратыгина. Довольный столичным успехом, Василий Карпович раздобылся отпуском и совершил поездку в Кострому, где было для него так много приятных воспоминаний. Тотчас же Обрезков поставил несколько экстраординарных спектаклей «с участием артиста императорских театров», старого знакомца и любимца костромичей, и взял хорошие сборы.

Васильев встретился с г-жей К. и в сердцах молодых людей снова вспыхнула прежняя страсть, о которой каким-то образом уже знал «грозный и старый» К.

Очень неосторожный Василий Карпович, в один из темных вечеров отправился в усадьбу К., отстоявшую от Костромы в десяти-двенадцати верстах, и ловко прокрался на условное место, памятное по прежним свиданиям. Но как велико было его разочарование, когда вместо миловидной г-жи К., пред ним выросла внушительная фигура самого обманутого супруга, окруженного толпой крепостных, с злорадством поджидавших появления непрошенного гостя! За измену жены, К. жестоко отомстил Васильеву, которого еле-живым доставили в гостиницу. Тот же возница, который отвозил его целым и невредимым в усадьбу, привез его искалеченным обратно и сообщил, что К-ские крепостные вынесли его из рощи, уложили в тарантас и