моложе его.

По прошествии некоторого времени Элизабет почувствовала на себе его взгляд.

— Что такое? — встрепенулась она.

— Ничего.

— Тебе надоело?

— Как мне может надоесть?

Жена улыбнулась ему и снова повернулась к сцене, где сорок оркестрантов под руководством Соусы переворачивали страницы нот, готовясь грянуть очередной марш. Элизабет чуть склонила голову, подставив щеку под дуновение прохладного, дующего с запада бриза, и сердце Себастьяна защемило.

— Отец как-то пообещал мне купить целый оркестр, — сказала она.

— Одни инструменты или вместе с оркестрантами?

Элизабет не заметила иронии и продолжила:

— Правда, цена оказалась такой, что мне пришлось ограничиться обучением игре на одной только виолончели. Это было еще до того, как он потерял весь свой капитал.

Типичное предложение для ее отца. Когда у него водились большие деньги, их семья жила в одном из самых роскошных домов к северу от Маркет-сквер. Не самый престижный район, где селились выскочки-нувориши. Большую часть своего детства Элизабет провела в особняке на Шестнадцатой Северной улице в окружении богатых соседей, таких как Стетсоны и Гимбелы.

Несмотря на свое более чем скромное происхождение, отец Элизабет был ужасным снобом, непоколебимо придерживавшимся своих привычек даже после финансового краха. Себастьян пришелся ему не по вкусу — иммигрант, бывший католик с еврейским именем, слишком старый для Элизабет. Когда же он узнал, что Себастьян работает на почасовой ставке в агентстве Пинкертона, то и вовсе невзлюбил его. В то время Фрэнсис выполняла роль посыльного — курсировала между домами, передавая влюбленным последние новости.

До двадцати лет Элизабет жила принцессой в царстве нувориша. У нее имелись свои лошади и служанка. Однажды она провела Себастьяна мимо своего дома. Тот оторопело глазел на роскошный старинный особняк, Элизабет же, отвернувшись, крепко держала его под руку. Зрелище было незабываемым.

— В чем ты больше всего нуждаешься? — внезапно спросил Себастьян.

— Мне ничего не нужно. — Она посмотрела на него. — Я самая богатая женщина города и я ни по чему не скучаю.

Оркестр грянул «Набат свободы». Мужчины притопывали в такт музыке, женщины махали программками. Закончив марш, Соуса, невысокий худощавый человек в пенсне, с заметной лысиной и линкольновской бородой, повернулся к зрителям и изящным поклоном поблагодарил их за аплодисменты. По случаю воскресенья на нем был белый костюм и белые же перчатки.

Присоединяясь к аплодисментам, Элизабет наклонилась к Себастьяну и спросила:

— Ты не хочешь ничего больше рассказать?

— Мне нечего прибавить, — отозвался Себастьян.

— Я спрашиваю не ради себя, — продолжила Элизабет, — а ради Фрэнсис и Роберта. Как я смогу их подготовить, когда сама ничего не знаю?

Себастьян отвернулся, глубоко вдохнул, медленно выдохнул, раздумывая, как ему поступить. Он не любил посвящать жену в свои профессиональные тайны, но в данном случае она, несомненно, была права.

Он ответил:

— Дело касается двух братьев одного парнишки-ирландца, которого я помог выследить. Мне сообщили, что его должны казнить.

— А его братья разыскивают тебя, — резюмировала Элизабет.

— Разумнее всегда быть начеку.

— Так они разыскивают тебя? — повторила Элизабет.

Он не хотел делать паузу, она получилась сама собой.

Короткая, секундная задержка, мгновенно выдавшая его.

— Нет, — пробормотал он, сожалея, что ему приходится хитрить, пусть и непроизвольно.

Вдруг, словно из ниоткуда, перед ним возникла ее рука с зажатым в ладони вчерашним телеграфным сообщением, невесть как к ней попавшим. Что означало только одно — все это время жена знала правду. На помосте Соуса взмахнул дирижерской палочкой. Элизабет ждала, подняв брови.

— Да, здесь я выступаю в роли детектива, — уныло промолвил Себастьян.

— Не нужно так настойчиво отгораживать нас от реальности. Отец всегда скрывал от нас худшие вести, о чем мне до сих пор противно вспоминать, — сказала она. Затем, сразу, как только заиграла музыка, со словами: «Я чувствую, что на сегодня мне маршей хватит. Пойдем отыщем Фрэнсис и Роберта», — она стала подниматься.

* * *

Центр ярмарки, с двумя большими каруселями по обеим сторонам широкой аллеи, находился позади Электрического фонтана и озер. Здесь стояли угрожающего вида тир, горки, напоминающие громадную стиральную доску, карусель «родео» со вздыбленными лошадьми самого дикого вида и другие аттракционы. Ежегодно появлялись все новые забавы. По парку фланировали густые толпы, поэтому Элизабет предложила, на случай если они потеряются или разойдутся, встречаться в кафе у озера. Роберт обычно мчался к одной из самых больших каруселей, где как зачарованный разглядывал механическое устройство, заставлявшее металлических животных подпрыгивать.

Не увидев возле карусели ни Фрэнсис, ни Роберта, Себастьян и Элизабет медленно направились вдоль центра к обозначенному месту встречи. Причин торопиться не было. В запасе у них оставалось более получаса свободного времени.

Большинство аттракционов центральной части парка вереницей располагались в постоянных павильонах на фоне деревьев, в глубине аллеи, и напоминали улочку старинного провинциального городка. Пустоты между ними заполняли шатры и палатки одиноких заезжих артистов. Здесь и атмосфера, и характер были совсем иными. Рядом с постоянными павильонами строеньица выглядели бедными и жалкими. Соответствовали их виду и артисты. Однако, поскольку это был все-таки парк Уиллоу-Гроув, держались комедианты уверенно и вовсю старались развеселить публику. Себастьяну они напомнили дворняг, по случаю праздника умытых, причесанных и украшенных красивенькими ленточками.

Тем не менее народу они привлекали много. Их шумные номера приманивали, как ни странно, даже самых добропорядочных горожан, которые, по логике, должны были первыми сторониться их. Грубые, бесстыдные действа и скабрезные шуточки воздействовали на самые низменные чувства. Выставка диковинок природы соседствовала с лотком кустарных поделок. Внушительным размером и яркой аляповатой раскраской на грязного цвета парусине выделялся шатер гастролирующего боксера.

Перед шатром имелся помост, сколоченный из грубых досок и чурок, похожий на эшафот, на котором стоял, возвышаясь над толпой, зазывала. Мегафона у него не было, но он и без него орал не хуже корабельной сирены, резким гнусавым голосом приглашая желающих.

— Три раунда! — взывал он. — Тому, кто выстоит три раунда против Чемпиона в маске, он откроет свое лицо и заплатит