крупномасштабный вор и, главное, обворовываешь людей совсем небогатых.

— Ну, не знаю, — сказал папа Крошки, и в голосе его явно прозвучала обида.

— Кока, — сказала Капитан, — ты же знаешь, что это правда.

— Не называй меня Кокой, — тявкнул папа Крошки. — Никто не знает, что меня зовут Кокой. В деловом мире меня знают как Колина.

— Но ты уже не в деловом мире, — ласково сказала Капитан. — Эта твоя секретарша с бриллиантами всё захапала. Всё обтяпала перед тем, как бросить тебя здесь. Разве не так?

— Да, — сказал папа Крошки усталым голосом, какого дети никогда раньше у него не слышали. — Это правда. Ей-богу, ты ещё прекрасно выглядишь, королева. Только не называй меня Кокой, ладно?

— Посмотрим, — холодно сказала Капитан. — Между прочим, ты и сам неплохо выглядишь. Жирноват, конечно. Но если поставить тебя к помпам и месяцок-другой погонять на пожарных учениях, жирок, глядишь, порастрясется.

Наступила пауза Потом папа Крошки сказал:

— Спасибо, королева.

— Меня не благодари, — сказала Капитан. — Благодари тех, кому мы всем этим обязаны.

— Это кому?

— Детям. Великолепно обученным кулинарам, механикам, разбойникам и диверсантам.

— Провалиться мне, — вырвалось у папы Крошки из самой глубины его души.

— Они спасли мой корабль, — сказала Капитан. — Родители могут ими гордиться. И теперь пора родителям проявить к ним любовь.

— Значит ли это, — сказала папа Крошки с надеждой в голосе, — что мы с тобой могли бы, ну понимаешь… опять соединиться? Я целиком за это, если ты…

— Что касается тебя, Колин, — сказала Капитан, и даже в переговорной трубке было слышно, как папа вздрогнул, — то для меня ты пока что трюмный матрос первого года службы, уборщик, приставленный к гальюнам. А дальше посмотрим.

После этого наступило молчание.

Примула в ужасе уставилась на Маргаритку.

— Каким юнам? — спросила она.

— Сурово, надо признать, — сказала Маргаритка. — Но у меня такое впечатление, что всё ещё наладится.

— Хмм, — протянули брат и сестра. Но и они ощущали какой-то непонятный оптимизм.

Довольно долгое время они сидели в молчании. Все трое были сильно озадачены. Потом Примула сказала:

— Что это?

Из другой переговорной трубки послышались звуки музыки.

— Бальный зал, — сказал Кассиан.

— Пошли, — сказала Маргаритка.

И они пошли.

Ладно, теперь пора подпустить золотого сиропу.

Галерея над бальным залом была забита грабителями. Некоторые, ни мало не скрываясь, рыдали в носовые платки. Все смотрели на танцевальную площадку.

Сбоку от площадки стоял концертный рояль. На нём играла женщина в красном бархатном платье. Она играла «Останься со мной». Пел мужчина: мужчина в лохмотьях вечернего костюма. Женщиной была Капитан. Мужчиной — папа Крошки, решивший угостить публику двумя-тремя куплетами старой популярной песенки перед тем, как заняться уборкой гальюнов.

Рядом с детьми стоял Пит Фраер. Прерывающимся от волнения голосом он сказал:

— Эх, уха.

— Прости, не поняла?

— Уха, чепуха — невезуха.

Дети промолчали. У них сложилось впечатление, что если няня Пит закроет глаза, то из них потекут слёзы. А глаза эти были устремлены на Капитана. И тут Маргаритка всё поняла. Умелый, обаятельный грабитель, такой как Пит, проведя столько времени рядом с умной, элегантной атаманшей, не мог не привязаться к ней. Маргаритка вздохнула и сказала:

— Самые грустные слова, няня Пит, это: «Что, если бы».

— А? — сказал Кассиан. — Чего?

— Бедненький, — сказала Примула, сжав руку няни Пита.

— О чём вы толкуете, не понимаю. Опять о какой-то чепухе, — совсем неубедительно сказал няня Пит. — Ну что ж, Карибы. Приятный, тёплый край. Там хорошо пограбить по вечерам, я слышал. А? Как думаете?

— И к Америке близко, — сказала Маргаритка, стараясь утешить Пита. — Говорят, в Америке широкие перспективы.

— Ну, мы их обследуем. Всё равно, на каком они этаже, — сказал Пит, вытирая глаза. — Что ж, любовь есть любовь, куда от неё денешься. А мне пора приложиться к пивку.

А «Клептоман» резал волны под жарким тропическим небом, увозя семейство Крошек — родителей, детей и нянь-грабителей — к Майами, что в штате Флорида, приюту миллионеров.

* * *