стимуляторов: внутренние системы доспеха делали все, чтобы поддержать в нем жизнь. Он не был уверен, что их действия хватит надолго. Что-то плотное и тяжелое угнездилось у него в груди, отчего при каждом вдохе казалось, что он дышит огнем. Что-то внутри лопнуло, без сомнения. Едкая слюна капала с губ, собираясь в лужицу у ворота шлема. Если в ближайшее время он не снимет шлем или хотя бы не разгерметизирует дыхательную решетку, то захлебнется собственной кровью и слюной.

Чья-то фигура заслонила от него примархов. Фигура, державшая в руках копье.

— Не много-то от тебя осталось, — потрескивающий вокс донес тихий, смеющийся голос Севатара.

— Луны плачут, — выдохнул Корсвейн и рухнул на колени. Туманящийся взор его единственного глаза был устремлен в небо, где луны роняли огненные слезы.

XVI

Первая десантная капсула врезалась в щебнистый склон, отчего во все стороны разлетелись пепельно-серые камни. Термозащитное покрытие на корпусе еще светилось, перегревшись во время спуска через атмосферу, из воющих турбин с шипением вырывался пар. С треском, похожим на выстрелы, высвободились запорные болты, и стенки капсулы раскрылись с грубым изяществом механического цветка. Показавшиеся Темные Ангелы уже держали болтеры наготове и немедленно открыли огонь.

Вторая капсула приземлилась точнее; за ней последовали третья и четвертая. Все они опустились в разных частях кратера, и вскоре рыцари заполонили всю строительную площадку.

— Какой неожиданный поворот событий, — на лице Корсвейна, скрытом под шлемом, появилась широкая и кровавая улыбка.

Тени исчезли. Севатар и Шенг скрылись так же быстро, как и появились.

Грохоча как град, с неба продолжали падать десантные капсулы. Черный цвет одних был знаком различия, у других — результатом прохождения атмосферы. Обе флотилии, оставшиеся на орбите и сейчас, несомненно, вступившие в бой, послали на поверхность своих воинов. Здесь же, на земле, Корсвейн практически ничего не мог разглядеть. По несмолкающему болтерному огню и по характерному звуку, с которым пробуксовывает цепное лезвие, натолкнувшееся на керамит, он догадывался о том, что два легиона дерутся друг с другом, но увидеть толком ничего не мог. Рукой, которая еще слушалась, он стянул с головы шлем и поморщился, когда холодный воздух прикоснулся к израненному лицу.

Лев, окруженный своими закованными в черное воинами, был в столь же плачевном состоянии. Рана на затылке обильно кровоточила, и кровь жидким плащом падала на плечи. Корсвейн не представлял, как можно выжить с практически раздробленным черепом.

Керз засмеялся — или по крайней мере попытался это сделать, — но его воины уже оттаскивали его назад; в свою очередь, Ангелы оттащили прочь Льва. Шатаясь, примархи расходились, поверх голов собственных сыновей поливая друг друга проклятиями; оба обессилели и двигались с трудом из-за тяжелейших ран, и в воздухе чувствовался резкий запах их генетически божественной крови.

Двуручный меч, выпав из рук Повелителя Ангелов, вонзился в землю; Керз уже не мог поднять когтистые руки.

Корсвейн попытался подойти к своему примарху, но почувствовал, что опять медленно падает. Сильные руки подхватили его, поставили прямо, заставили сделать то, что отказывались делать мышцы его тела. Он повернул голову так, чтобы видеть уцелевшим глазом.

— Алайош, — сказал он.

— Капитан мертв, Ваша Светлость. Это я, сержант Траган.

— Тут Севатар. Остерегайся его. Клянусь, он где-то рядом. Он убил Алайоша. Я видел это своими глазами.

— Да, Ваша Светлость. Идемте… сюда. «Громовые ястребы» вот-вот прибудут. — Затем он крикнул по воксу, обращаясь ко всем, кто был еще жив: — Первый легион, отступаем!

Корсвейн ковылял, опираясь на брата, и отстраненно размышлял о том, что, наверное, умирает. Судя по ощущениям, так и есть, хотя раньше ему умирать не приходилось, и это была только догадка.

— Вы не умираете, Ваша Светлость, — теперь смеялся уже сержант Траган. Корсвейн и не заметил, что начал говорить вслух.

Последним, что он увидел, были примархи: оба почти что на коленях, оба — в окружении все большего числа своих воинов. Огрызаясь и изрыгая проклятия, Керз тянулся когтями ко Льву, но был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление своим легионерам, которые старались оттащить его с поля боя. Лев, словно отраженный в кривом зеркале, вел себя так же, и из-за его величественности эти движения казались еще омерзительнее. С кровоточащих губ на его ангельском лице сыпались ругательства, и его собственные сыны уводили его силой.

Сквозь шум битвы Корсвейн услышал крик Севатара:

— Смерть Ложному Императору! Смерть его Ангелам в черном!

От этих слов мороз подирал по коже. Сколько в них уверенности. Сколько ненависти.

— Трамасский крестовый поход, — вздохнул Корсвейн. — Они правы, они все правы. Эта война только начинается.

— Ваша Светлость?

— Мой меч, — Корсвейн вытянул руку, как будто мог дотронуться до воинов противника.

— Где он?

— Потерян, — Корсвейн закрыл единственный глаз. — Я оставил его в спине примарха.

XVII

В этом сне зверь никогда не умирает.

Он видит, как тварь крадется между деревьев, прижимаясь гибким телом к земле, каждое движение — омерзительно плавное, словно в звере нет костей. Уши прижаты к черепу, когтистые лапы бесшумно ступают по снегу. Зверь охотится, увлеченно, но бесстрастно, и его мертвые кошачьи глаза блестят безжалостным голодом.

Мальчик стреляет, но промахивается.

Холодную тишину разрывает хлопок выстрела, тварь вертится на снегу, с призрачной легкостью ступая по земле и рыча на врага. Черные иглы, подрагивая, поднимаются из белого меха, более плотного на спине и шее — инстинктивная реакция защиты. Хлесткий хвост зверя двигается в угрожающем темпе, сворачиваясь и резко распрямляясь в такт сердцебиению мальчика.

На мгновение он видит то, о чем говорили старшие рыцари, то, что он сам всегда считал выдумками дряхлеющих воинов, которые приукрашивают свою меркнущую славу напускным красноречием.

Но что-то есть в черных глазах зверя, что-то помимо элементарного желания выжить. Он смотрит прямо в эти глаза и понимает: это примитивный разум, разум злой, несмотря на свою животную простоту. Это длится лишь миг; затем зверь выплескивает наружу ярость, издавая что-то между влажным львиным рыком и хриплым ревом медведя, и звук звонко разносится в холодном воздухе.

Мальчик стреляет снова. Еще три выстрела эхом отзываются в лесу, и с ветвей падают снежные шапки. Дрожащие пальцы силятся перезарядить примитивный пистолет; но