вежливо хлебнула из узкого блестящего кубка. Такого она еще не пробовала. Это было здорово.

– Что же мы все молчим да молчим, – улыбнулся незнакомец, нервно потирая колени.

Мира Ель пристально посмотрела на него. У незнакомца были белые выгоревшие волосы и глубокие голубые глаза. На левой щеке синели две труднозажившие раны.

Еленка коснулась губами напитка, отвела кубок и спросила:

– Ты кто? Лазутчик?

Незнакомец мучительно замешкался:

– Это… Ну… в общем, я – пришелец, что ли…

Девчонка приоткрыла рот.

– Пришелец? Откуда?

– Со звезд. – В этом незнакомец был тверд.

– Лжешь, – сказала Еленка. Незнакомец смутился.

– Я, нет… Это так… Честное слово… Девчонка мучительно задумалась, ухватив рукой подбородок.

– Разве на звездах можно жить? – спросила она.

– Нет, – заулыбался пришелец, – но около многих звезд есть планеты, такие же, как эта, на которой вы живете; и…

– Ясно, – отрезала мира Ель и назидательно сказала: – Говори короче: мужчине непри-лично говорить так долго.

Она захохотала, глядя на незнакомца, и соскользнула с пенька на траву.

– Меня зовут Женя, – сказал пришелец. – А Вас?

– Ель, – с чувством сказала Еленка, – мира Ель.

Она села в траве, подтянув ногу.

– Нет, – сказал Женя, – Вы все-таки настоящее чудо. Я хочу сделать ваш портрет, сударыня.

– Не говори мне неясных слов, – мрачно сказала Еленка, – я могу разозлиться. Ель. Мира Ель. И все.

– Виноват, Ваше Высочество, я исправлюсь.

Еленка, улыбаясь, почесала локоть. Женя снял с сучка белую куртку и набросил на узкие желтые плечи девчонки. Еленка сунула руки в карманы. Белое пятно куртки рассекала оливковая полоса обветренной кожи. Над воротником в неловкой улыбке блеснули белые камешки зубов. Внизу под загибающимся бортом зеленели колени.

– Елочка, Еллль, – сказал Женя, любуясь, – есть такое деревце. Милое, зеленое, колючее.

Еленка согнула ногу, задрав вверх гладкую зеленую подошву. Тускло сверкнул камень в рукояти ножа.

– Я не зеленая, – сказала она, – это я землянику собирала.

– Я понял, – сказал Женя.

Он коснулся затылка гостьи. Еленка недобро дернула головой. Ее ладошка жестко приклеилась к запястью пришельца и отвела его руку в сторону. Девчонка прищурила черный асфальт взгляда. У Жени похолодело в животе от этой четкости и уверенности движения. Щенячья голень, пристегнутая к ножу, исчезла в траве.

– Вон там, – сказал Женя, – стоит летающий корабль. Идемте, мира Ель, – я покажу его Вам.

– Летающий… – сказала Еленка, улыбаясь, – я еще плавающих не видела… Стол брать будешь?

– Завтра, все – завтра, мира Ель! Пришелец сунул руки в карманы и, весело мотнув головой в сторону тропы, двинулся к лесу.

– Ж-женя, – сказала Еленка, вприпрыжку догоняя пришельца, – ты зря хохочеш-шь, веселишься… Я знаю… У тебя умер отец?

Пришелец вздохнул, грустно улыбнулся.

– Вы опять правы, фея лютиков и стрекоз, – у нас на корабле беда. Но что же мне прикажете, целыми днями плакать? Или искать местных волшебниц и, рыдая на их твердом плечике, просить помощи? – Пришелец показал пальцем на плечо Еленки.

– Женя, – спросила девчонка, – вы – солдат?

Пришелец задумался.

– Должно быть, да. Я, мира Ель, – солдат Космоса.

– Тогда понятно, почему вы не плачете, – сказала девчонка. – Солдат не плачет.

Еленка встала на колени перед пеньком и протянула греющейся ящерице кустик земляники. Ящерица опустила змеиное веко и вытянула вперед зубастую нижнюю челюсть.

– За что вы так цените вояк? – Женя, согнувшись, искал землянику: если вдруг зверю покажется мало.

Еленка нахмурилась. Она сорвала ящеркин хвост и резко встала. Тополь шумел за спиной пришельца. Женя глупо и радостно улыбался.

– Я – солдат, – жестко сказала девчонка. – Не веришь?

Над землей блеснул поющий солнечный зайчик. Тело девчонки согнулось смуглым кузнечиком, исчезло. “Нога – в цзюй-цуэ, колено, пах…” – считал пришелец. Теплый ветер подкинул подбородок. Пришелец опустил глаза. На напряженной коричневой подошве висела приклеившаяся раздавленная ягода земляники. Над хворостиной ноги чернели окна глаз и две руки в неполном треугольнике. “Если мяукну, – отметил пришелец, – получу в висок на сладкое… Что-то вроде нашего “богомола”… Матка бозка, какая она гибкая!..” Он качнулся: ноги девчонки застыли чуть отклоненной струной. Женя улыбнулся: не ребенок, а взведенная машинка для убийства.

Еленка опустила ногу.

– Ты мог защититься, – сказала она, – ты мог убить меня. Я знаю. Почему ты этого не сделал?

Женя повернулся к тополю. Узкое лезвие вонзилось в кору сантиметров на пять. Женя подержал прохладную рукоятку, затем выдернул нож и перебросил хозяйке. Та ловко вогнала лезвие в ножны.

– Потому что я люблю Вас, мира Ель. Девчонка подобрала куртку и подошла к пришельцу.

– Должно быть, я тоже тебя люблю. Мне было неприятно тебя убивать. Женя развел руками.

– А его я ненавиж-жу, – девчонка кивнула на тополь. – Оно – предатель. – И снова вспыхнул солнечный зайчик. Брызнула бесцветная тополиная кровь.

Еленка сплюнула. Она подошла к стволу и провела ножом глубокую борозду. Потом еще одну. Потом еще. Взгляд девчонки замерз. Она прикоснулась зубами к рассеченному стволу, сладостно вцепилась в зеленую мякоть. То ли шип, то ли визг вырвался из ее горла.

– Елочка! – испуганно сказал пришелец. Девчонка обернулась, зрачки у нее были мутные, губа приподнята в оскале.

– Ты хотела меня испугать? – спросил пришелец.

– Женя, ты – совсем глупый. Разве солдат кого-нибудь пугает? – сказала девчонка. – У меня с этим деревом старые счеты. – Кончики губ у нее опустились, верхняя губа приподнялась, обнажив широкие зубы. Глаза прищурились. Вся поза заострилась в мрачной ненависти. Когда я была маленькая… да, сразу после той холодной эпохи, пафликяне… пааки!.. осадили столицу, и здесь, в лесу, нашли мою мать. Они хотели, чтобы отец сдал им город, но отец отказался. Тогда пафликяне собрали всех пленных и напоили их вином с ядом, который убивал через день. Они привязали мою маму к этому дереву и стали пытать на глазах у пленных… Они пытали МОЮ МАМУ! Они жгли ее раскаленными ножами! За что?! Она ж-же никогда не была солдатом! Она НАМ А!.. – Еленка стерла с губ пену. – После каждой новой пытки они приводили одного пленного к воротам Столицы. Того впускали. Пленник приходил, говорил, умирал, а у отца седели волосы. Он грыз кончик ножа, чтобы не лишиться ума, а потом приходил ко мне в комнату, гладил по голове, говорил, что мама вот-вот придет, и я видела, как по губам у него текла кровь, и ничего не понимала… глупая была… Женя молчал.

– Потом пафликяне убили мою маму, – сказала девчонка. – Мама родилась в лесу. Лес был