Гомесъ.

— И это не нужно. Слушайте. Объявитесь докторомъ и начните лѣчить, вотъ хоть съ королевича. Тамъ теперь у меня Холера сидитъ, я къ ней туда собираюсь сейчасъ, только не за королевичемъ, а за другими. Слушайте уговоръ. Когда васъ позовутъ къ больному, то смотрите: Сижу я около него или нѣтъ. Коли я сижу, уходите, говоря, что дѣлать нечего, больной умираетъ. Если мѣня нѣтъ, то какъ плохъ больной ни будь — давайте лѣкарство и беритесь вылѣчить.

Гомесъ даже обидѣлся.

— Какія же лѣкарства я буду давать, когда я, милостивая государыня, говорю вамъ, что я по-латыни не знаю ни слова?

— Ахъ, Создатель мой! Вотъ оловянная-то башка!… воскликнула смерть въ нетерпѣніи. — Да воды-то въ рѣкѣ развѣ мало? Не всю же ее доктора вычерпали, чтобъ людей-то морочить. Охъ, ужъ эти мнѣ доктора! То ли дѣло было, когда, люди медицину еще не выдумали. Бывало пошлешь кого изъ прислуги предупредить человѣка, потомъ придешь сама — и въ одну минутку дѣло обдѣлаешь. А теперь хлопочи да возись отъ этихъ проклятыхъ докторовъ, да время теряй. Вѣдь ужъ когда я къ кому приду, то какъ ты тутъ ни вертись, а не отвертяшься отъ меня — только возня! А когда я за кѣмъ не пришла, а только кого изъ прислуги послала напомнить о себѣ, что есть, дескать, на свѣтѣ смерть, — тогда эти проклятые доктора только мою прислугу задерживаютъ зря и человѣка зря мучаютъ… Ну, однако, довольно. Я заболталась. И такъ, донъ-Родриго Гомесъ, господинъ докторъ, желаю вамъ быть здоровымъ и разбогатѣть. До свиданья.

— Охъ, лучше бы до несвиданія, сударыня! Хоть я и очень вамъ благодаренъ за совѣтъ и за открытіе мнѣ таинства медицины — а все-таки я бы не желалъ, чтобы вы ко мнѣ пожаловали когда-либо.

— Я васъ предупреждать пожалуй не стану, чтобъ не пугать, а приду за вами вдругъ во время свадьбы вашего сына. Прошайте.

— Котораго? закричалъ что было мочи Гомесъ. Но Смерть пропала — и слѣдъ простылъ.

— Ахъ чертовка эдакая, подумалъ Гомесъ. — Вѣдь у меня сыновей полторы дюжины. На свадьбѣ сына? Да котораго же? Вотъ одолжила-то! Ужъ лучше бы держала языкъ за зубами, старая шатунья!

Прійдя въ себя отъ всего случившагося, Гомесъ рѣшилъ немедленно приняться за дѣло. Онъ вернулся въ столицу.

Всюду только и было говору, что про больного королевича, кончину котораго ожидали съ часу на часъ. Кромѣ того, въ городѣ было много больныхъ, нѣкоторые уже умерли въ нѣсколько часовъ. Говорили, что это новая чума посѣтила городъ. Гомесъ пошелъ прямо во дворецъ и велѣлъ доложить королю, что онъ докторъ и возьмется вылѣчить королевича. Извѣстіе это поставило во дворцѣ, да и въ народѣ, все вверхъ дномъ… т. е. лучше сказать, поставило все внизъ дномъ, такъ какъ всѣ придворные ходили уже какъ потерянные, а теперь обрадовались и успокоились — и дѣло пошло своимъ дорядкомъ.

Гомеса встрѣтилъ самъ король и обѣщая ему за спасенье сына половину своего королевства и титулъ маркиза Касторкина. Гомесъ вошелъ въ опочивальню королевича и нашелъ тамъ полсотни докторовъ — старыхъ и молодыхъ. Вся комната была завалена лѣкарствами, и смрадъ отъ нихъ шелъ такой, что Гомесъ чуть не задохнулся. Королевичъ лежалъ безъ чувствъ, потому что изъ него доктора выпустили ужь третье ведро крови и собирались выпустить еще три. Доктора такъ и окрысились на новаго доктора Гомеса, а одинъ такъ даже его ловко укусилъ сзади за локать.

— Ну что-жъ, — вылѣчишь мнѣ оына? спрашиваетъ король, а самъ чуть не плачетъ.

Гомесъ оглядѣлъ комнату, видитъ — дѣйствительно его новой знакомой, т. е. Смерти, нѣтъ нигдѣ.

— Вылѣчу, ваше королевское величество. Это, дѣйствительно, трудная болѣзнь — и кромѣ меня вылѣчить никто не можетъ.

— Ну, донъ-Гомесъ, слушай: вылѣчишь — отдамъ тебѣ полъ-королевства и будешь ты герцогъ Касторкинъ. Не вылѣчишь — я тебя казнить велю на площади. Согласенъ?

Гомесъ опять оглядѣлъ горницу, чтобы не ошибиться — боялся онъ на первыхъ порахъ — но, не найдя положительно нигдѣ Смерти, храбро и важно отвѣчалъ, что не пройдетъ трехъ дней, какъ онъ вылѣчитъ королевича. Доктора совсѣмъ остервенились на Гомеса и одни стали надъ нимъ насмѣхаться, ругаться, другіе начали даже драться. Гомесъ прежде всего велѣлъ выкинуть въ окошко всѣ лѣкарства и принести сто ушатовъ воды. Кромѣ того приказалъ подать бутылку самой лучшей малаги, да бутылку перваго сорта лиссабонскаго, потомъ полъ-теленка жаренаго съ каштанами и дюжину апельсиновъ. Все это онъ велѣлъ себѣ подать въ отдѣльную комнату и никому туда не входить.

Докторовъ онъ велѣлъ разогнать палками и не пускать во дворецъ. А за женой своей и за дѣтьми выпросилъ у короля послать золотую карету, чтобы привезти ихъ въ столицу. Безъ нихъ ему, видите ли, стало скучно, а ходить пѣшкомъ они, видите ли, не привыкли.

Король былъ какъ мальчикъ на побѣгушкахъ у Гомеса. Все обѣщалъ, только сына вылѣчи.

Вышелъ Гомесъ въ отдѣльную горницу, гдѣ было все приготовлено, заперся и сталъ будто составлять лѣкарство. Во всякомъ случаѣ, жареная телятина съ каштанами, апельсяны, малага и лиссабонское — сами составились вмѣстѣ въ желудкѣ Гомеса.

Плотно поѣвъ и выпивъ, Гомесъ, радостный, вышелъ къ больному и вынесъ миску съ водой, въ которую подлилъ рюмочку малаги. На счетъ ста ушатовъ воды онъ распорядился, чтобы ихъ по одному и по два держали придворные у окошезсъ — и каждый разъ, что ко дворцу сунется кто-либо изъ докторовъ — то воду выливать имъ на голову.

Вешелъ Гомесъ въ опочивальню королевича, далъ ему лѣкарство свое и, сѣвъ на кровать, началъ хвастать. Откуда что у него бралось съ сыта. И султана-то турецкаго онъ спасъ отъ смерти, и убитаго полководца французскаго воскресилъ. И всякую другую дичь понесъ новый докторъ.

Въ опочивальнѣ были только король, королева да королевичъ. Вдругъ, смотритъ Гомесъ, отворяется дверь и входитъ… кто жъ бы такой? Да сана она — госпожа Смерть… Вошла да и сѣла съ ними въ кружокъ. У Гомеса языкъ прилипъ къ нёбу, да такъ и остался. Хотѣлъ онъ было крикнуть:

— Батюшки свѣты! Надула!… но и этого языкъ его не былъ въ состояніи выговорить.

Король и королева не могли видѣть нежданную гостью. Могъ видѣть ее одинъ Гомесъ — и поэтому они не могли себѣ объяснить, что сдѣлалось вдругъ съ докторомъ.

— Ахъ, анаѳема! закричалъ, наконецъ Гомесъ, забывая всякое приличіе. — За что же ты меня, анаѳема, погубила? Не лѣзь я въ доктора — не быть бы мнѣ и казнену!

Король выпучилъ глаза на Гомеса — и смекнувъ, что докторъ, можетъ быть, съ ума спятилъ, отскочилъ отъ постели сына въ уголъ; королева прыгнула въ другой уголъ… А Смерть будто тоже испугалась, тоже отскочила, да за королемъ. И стоитъ около него — глазомъ не моргнетъ, проклятая; будто не ея дѣло.

Гомесъ поглядѣлъ-поглядѣлъ,