Г. А. Бекеръ Обѣщаніе (La promesa)

I

Маргарита плакала, закрывши лицо руками, плакала безмолвно, и слезы тихо катились сквозь пальцы по ея щекамъ и надали на землю, надъ которой она низко склонилась головой.

Рядомъ съ Маргаритой стоялъ Педро; по временамъ онъ поднималъ на нее глаза, но при видѣ ея слезъ снова опускалъ ихъ и, такъ-же какъ и она, хранилъ глубокое молчаніе.

И все молчало вокругъ, какъ бы изъ уваженія къ ея скорби.

Сельскіе звуки стихали; вечерній вѣтеръ спалъ, и тѣни начинали окутывать густыя деревья рощи.

Такъ прошло нѣсколько минутъ. Между тѣмъ исчезъ послѣдній слѣдъ яркаго свѣта, который оставило солнце, умирая на горизонтѣ; луна начала смутно обрисовываться на фіолетовомъ фонѣ сумеречнаго неба, и одна за другой стали появляться главнѣйшія звѣзды.

Наконецъ, Педро прервалъ это тяжелое молчаніе и воскликнулъ глухимъ и прерывающимся голосомъ, обращаясь какъ бы къ самому себѣ:

— Это невозможно, невозможно!

Потомъ онъ приблизился къ неутѣшной дѣвушкѣ, взялъ ее за руку и промолвилъ нѣжнымъ и ласковымъ голосомъ:

— Маргарита, для тебя любовь составляетъ все, и ты ничего не видишь за предѣлами любви. Между тѣмъ, кромѣ нашей любви, существуетъ еще нѣчто другое, столь-же важное — мой долгъ. Нашъ господинъ, графъ Гомарскій, завтра выступаетъ изъ замка, чтобы присоединить свое войско къ войскамъ короля донъ Фернандо, который идетъ выручать Севилью изъ рукъ невѣрныхъ. Я долженъ сопровождать графа. Я темный сирота: у меня нѣтъ ни имени, ни родныхъ; ему я обязанъ всѣмъ. Я служилъ ему въ мирныя времена, спалъ подъ его кровлей, грѣлся у его очага, ѣлъ его хлѣбъ. Если я покину его сегодня, то завтра его люди замѣтятъ мое отсутствіе и спросятъ съ удивленіемъ, выступая тѣсной толпой изъ воротъ замка:

— Гдѣ же любимый оруженосецъ графа Гомарскаго? — И мой господинъ отвѣтитъ смущеннымъ молчаніемъ, а его пажи и шуты скажутъ съ насмѣшкой: — Графскій оруженосецъ воинъ только для виду, парадный боецъ!

Тутъ Маргарита взглянула на своего возлюбленнаго глазами, полными слезъ; ея губы зашевелились, какъ будто хотѣли что-то сказать, но рыданія заглушили ея голосъ. Педро продолжалъ еще нѣжнѣе и убѣдительнѣе:

— Ради Бога, не плачь, Маргарита, не плачь твои слезы меня приводятъ въ отчаяніе. Я уѣзжаю отъ тебя, но вѣдь я возвращусь, когда хоть немножко прославлю свое бѣдное имя… Господь поможетъ намъ въ нашемъ святомъ дѣлѣ. Завоюемъ Севилью, и король наградитъ завоевателей вотчинами на берегахъ Гвадалквивира. Тогда я вернусь за тобою, и мы поселимся вмѣстѣ въ этомъ арабскомъ раю, гдѣ, какъ говорятъ, даже небо лазурнѣе и чище, чѣмъ въ Кастиліи. Я возвращусь — клянусь тебѣ; возвращусь, чтобы сдержать слово, торжественно данное тебѣ въ тотъ день, когда я вручилъ это колечко, залогъ моего обѣщанія.

— Педро! — воскликнула Маргарита, подавляя свое волненіе и обращаясь къ нему твердымъ и рѣшительнымъ голосомъ: — Ступай, ступай, поддержи свою честь! — Съ этими словами она бросилась въ послѣдній разъ въ объятія своего возлюбленнаго и прибавила тихо и взволнованно:- ступай, поддержи свою честь… но возвратись и возврати мнѣ мою!!

Педро поцѣловалъ ее въ лобъ, отвязалъ отъ дерева свою лошадь, и удалился вскачь по аллеѣ, обсаженной тополями.

Маргарита слѣдила за нимъ глазами, пока его фигура не пропала въ ночныхъ тѣняхъ, и когда онъ совершенно исчезъ изъ виду, она вернулась въ деревню, гдѣ ждали ее братья.

— Нарядись въ свою праздничную одежду, — сказалъ ей одинъ изъ нихъ, когда она вошла: завтра утромъ мы пойдемъ вмѣстѣ со всѣми сосѣдями въ Гомару, чтобы посмотрѣть, какъ графъ отправляется въ Андалузію.

— Мнѣ не только не весело, но даже грустно смотрѣть на отъѣздъ людей, которые, можетъ быть, не вернутся, — отвѣчала Маргарита, вздыхая.

— Ты непремѣнно должна идти съ нами, — настаивалъ другой братъ; — и притомъ будь какъ можно спокойнѣе и веселѣе: по крайней мѣрѣ, тогда не станутъ болтать люди, что у тебя есть возлюбленный въ замкѣ, и что онъ уходитъ на войну.

II

Только что занялась заря на небѣ, какъ по всему Гомарскому селенію прогремѣли звонкія трубы графскаго отряда, и крестьяне, собиравшіеся большими толпами изъ окрестныхъ деревень, увидали развѣвающееся знаыя своего господина на самой высокой изъ крѣпостныхъ башень. Любопытные ожидали зрѣлища уже около часу; нѣкоторые усѣлись по берегамъ крѣпостныхъ рвовъ; другіе взлѣзли на вершины деревьевъ, толпились по равнинѣ, тѣснились на вершинахъ холмовъ; самые отдаленные зрители составляли цѣлую цѣпь вдоль большой дороги. Среди ожидающихъ начинало уже замѣчаться нетерпѣніе, когда трубы снова зазвучали, загремѣли цѣпи подъемнаго моста, тяжело опустившагося черезъ ровъ, поднялись желѣзныя рѣшетки, и тяжелыя крѣпостныя ворота заскрипѣли на своихъ петляхъ, растворившись настежь.

Народъ поспѣшилъ столпиться по сторонамъ дороги, чтобы увидать поближе блестящее вооруженіе и роскошное убранство свиты графа, знаменнтаго во всемъ округѣ своей пышностью и богатствами.

Шествіе открывали глашатаи. Время отъ времени они останавливались, трубили въ трубы и громко объявляли королевскій указъ, въ силу котораго вассалы короля призывались на войну съ маврами, а города и свободныя селенія приглашались пропускать войска и оказывать имъ содѣйствіе.

За нный слѣдовали величавые герольды въ своихъ шелковыхъ одѣяніяхъ, съ гербами, расшитыми золотомъ и цвѣтными шелками, въ беретахъ, украшенныхъ яркими перьями.

Затѣмъ ѣхалъ на гнѣдомъ жеребцѣ первый оруженосецъ графскаго дома, вооруженный съ головы до ногъ, и держалъ въ рукахъ знамя своего властелина, съ его девизами и гербомъ. У его лѣваго стремени шелъ исполнитель правосудія — въ красномъ съ чернымъ.

Оруженосцу предшествовало около двадцати тѣхъ знаменитыхъ трубачей, которыхъ такъ превозносятъ наши королевскія хроники за невѣроятную силу легкихъ.

Когда оглушительный и рѣзкій звукъ трубъ пересталъ спорить съ вѣтромъ, послышался глухой, мѣрный и однообразный гулъ. То двигалась нѣхота, вооруженная длинными пиками и снабженная крѣпкими кожаными щитами. За нею вскорѣ появились двигатели военныхъ машинъ, со своими желѣзными орудіями и деревянными башнями, далѣе — мелкая прислуга, состоящая при вьючныхъ лошадяхъ.

Потомъ пронеслись большими отрядами латники крѣпостного гарнизона въ облакѣ пыли, которую подымали копыта ихъ лошадей. Ихъ желѣзныя латы бросали яркія искры; ихъ копья составляли цѣлый лѣсъ.

Наконецъ, предшествуемый литаврщиками на великолѣпныхъ мулахъ, убранныхъ чепраками и кистями, окруженный своими пажами, разодѣтыми въ богатыя