внутрь его бессознательного. Без подготовки и навыков можно остаться в плену бессознательного пациента навсегда, так и не найдя выхода в реальность.

– Может, и нет. Во всяком случае, будь осторожна. Вон как на Цумуру подействовал бред отношения пациента, а ведь он просто мониторил через рефлектор. Слышала?

– Да.

Пациент в боксе – мужчина лет шестидесяти – видел во сне оживленный квартал, возможно, центр города, в годы своей молодости. Хотя кто его знает, что это было за место? Квартал из сна казался вульгарным, тоскливым и запущенным. Однако стоит проникнуться чувствами пациента через коллектор, и, вполне вероятно, квартал окажется весьма приятным и желанным местом. Пожалуй, дело скорее в наивности юношеского чувственного восприятия. Или же в пейзаже сокрыто стремление вернуть утраченную связь с миром, обращаясь к прошлому, когда пациент еще был полноценным членом общества.

Ацуко собиралась попросить Нобуэ Какимото позвать Цумуру, но тут вошел молодой сотрудник – Морио Осанай. Симпатичный холостяк с докторской степенью – о нем в коллективе сплетничали все женщины, однако репутацией он не блистал – из-за своей расчетливости, часто вредившей исследованиям. Похоже, Нобуэ тоже его недолюбливала.

– Тиба-сэнсэй, кстати, о Цумуре… мне кажется, проблема не в нем, а в рефлекторе,- начал Осанай.

– Разумеется. Я просто уверена: не прикасайся он к этому рефлектору, подобного бы не случилось.

– Иными словами, на некоторых психотерапевтов бред отношения не действует даже через рефлектор? – Осанай улыбнулся с таким видом, будто знал, чем она будет крыть.

– Нечего болтать, раз понимаете,- одернула его Нобуэ. Она-то почитала Ацуко божеством.

– Только не забывайте, чем сейчас занимается институт,- процедила Ацуко. Пускаться в дебаты ей не хотелось.

– Разработкой психотерапевтической установки. Это я помню очень хорошо. Просто я имею в виду тот реальный эффект, который возникает, если наблюдать бессознательное параноика как реальный образ,- совершенно не замечая Нобуэ, намеренно протяжно, как бы передразнивая Ацуко, ответил Осанай.- Параноик же не симулирует бессознательное, как это пытается делать невротик. Он заявляет о нем во весь голос, он живет в этой роли. Поэтому не вижу смысла заглядывать в это бессознательное.

– Но это бессознательное – параноика. И поэтому необходимо выяснить особенную связь между означающим и означаемым. Вы правы, больной выбалтывает свое бессознательное прямо так, как есть, но именно поэтому, пока не заглянешь в него, не поймешь смысла его лепета.

Ацуко почувствовала себя идиоткой. Осанай высказался и теперь, ухмыляясь, смотрел в окно, всем своим видом показывая, будто совершенно ее не слушает. Под окном простирался огромный газон, за которым в ряд стояли деревья, за ними – институтская ограда, а еще дальше высились небоскребы мегаполиса.

– Ну… это ваша теория,- сказал Осанай, словно подобные теории ему были нипочем.

– Нет, постой,- сдерживая злость, ответила Ацуко. Способность сдерживаться она воспитала в себе сама. Психотерапевту нельзя иначе.- Это не просто теория, а основа теорий. Доказанная и общепринятая. Не понимаю, почему я должна тебе все это объяснять. Ладно, хватит. Приведи Цумуру, я сама возьмусь за его лечение.

Лицо Осаная стало серьезным. Похоже, он вспомнил, что вряд ли кто мог тягаться с Ацуко в искусстве пикировки.

– Ну что вы, что вы. Не так все сложно, вам совершенно не стоит беспокоиться. Цумуру можем подлечить и мы с Хасимото. Как-никак приятели.

Осанай торопливо ретировался. "Вне сомнений, всяческие слухи о заразности шизофрении распространял именно он",- подумала Ацуко. Она только не понимала, ради чего Осанай, зная, что скрытой в рефлекторе опасности можно избежать, пришел к ней и молол всю эту чушь.

– Без тщательного обследования одного лечения мало,- пробормотала она.

– Он… он, видимо, опасается, что стоит вам обследовать Цумуру, и вы запросто его вылечите,- сказала Нобуэ Какимото.

2

Торатаро Сима поднялся из-за стола, усадил Ацуко Тибу в кресло, а сам расположился справа – откинулся на спинку дивана так, что едва не лег. Стоило приподнять голову, и он мог при желании рассматривать в полупрофиль красивое лицо Ацуко. Торатаро Сима считал себя ее поклонником и не пытался этого скрывать.

– А к тебе заходил Осанай?

– Хотите сказать, он и здесь побывал? – спросила Ацуко и продолжила про себя: «Перед тем, как наведаться ко мне».

– Сокрушался, что коллеги не обязаны придерживаться твоей теории и способствовать получению Нобелевки,- продолжал Сима.

– Да, он заходил насчет Цумуры – давно не катил бочку на психотерапевтическую установку.

– Как бы он ни протестовал, кому-то установка помогла, и против этого не возразишь.- Сима нахмурился.- Добрая половина пациентов пошла на поправку. Разве могли мы представить, что добьемся у всех ремиссии? Так ведь, Тиба-сэнсэй? А это лишний раз доказывает правильность вашей теории.

– Ну это все благодаря разработкам Токиды: он создал установку, я лишь ее использовала… Кстати, господин директор, порог ремиссии преодолела даже не половина, а две трети стационарных больных.

– А-а. Да-да. Весьма похвально, однако…- Сима скривился.- Среди этих наших больных кое-кто отождествляет себя с директором больницы. Причем некоторые подражают мне крайне гротескно и плоско. Признаться, даже видеть все это противно, Тиба-сэнсэй.

– Ну это у них период мягкой восприимчивости. Они как глина,- хмыкнула Ацуко.- Добиваются трансцендентальной самостоятельности. Почти все врачи и медсестры видят, как больные им подражают.

Сима обеспокоенно поинтересовался:

– Вероятно, Осанай наговорил тебе всяких гадостей? – Его рассеянности как не бывало.

– Да нет,- невозмутимо соврала Ацуко.

– А то он здесь сложно изъяснялся насчет воздействия установки на больных. Я ему посоветовал обратиться к тебе напрямую. Дескать, хватит смелости – скажи ей об этом в глаза. А он вспылил, мол, ну и скажу,- и вышел. Вот я и подумал, что свалил с больной головы на здоровую. Но как бы там ни было, я психотерапевт старой закваски, за современными теориями не поспеваю. Что я еще мог ему сказать?

– Ладно, ничего страшного,- успокоила его Ацуко, окидывая взором кабинет.

Просторная комната, обставленная массивной мебелью, соответствовала директорскому уровню, но для института с мировым именем выглядела заурядно. На стенах с трех сторон под потолок громоздились книжные стеллажи, заставленные классической литературой по психиатрии. Преобладали первые издания трудов психиатров прошлого, вплоть до Крепелина, однако современные имена практически не встречались. "Пожалуй,