послышался сигнал отбоя.

Санин пожал плечами, выругался. Пошел, было, в комнату, но, словно поняв что‑то, вернулся, отключил телефон.

«Пашка с какой‑нибудь подругой. Развлекаются сволочи. Думают, не захотел Никола с нами идти, так мы ему все равно спать не дадим. А вот дудки, милые. Теперь хоть до утра звоните, а я баиньки буду…», — думал он, подходя к кровати.

На сей раз сон не заставил себя долго ждать.

Проснулся Николай от стука в дверь. Было совсем светло. На стене, сбившись в кучу, грелись яркие солнечные зайчики.

В дверь стучали громко, скорее всего ногой и наверное уже давно.

«Надо будет все‑таки звонок починить», — решил Санин вставая. Надел штаны, заправил в них тель — няшку и, декламируя, «кто стучится в дверь моя…» пошел открывать.

В прихожую, потеснив его огромной сумкой, ввалился Паша. Он был в широком тулупе, в валенках с галошами и в спортивной вязаной шапочке.

— Ну вот, в самом деле, — обиженно начал Паша, — я встаю ни свет ни заря, за вениками к деду бегаю, а ты спишь, как хорек. Ведь договорились же…

— Какой же ты грубый, Павел! — театрально посетовал Николай.

— Да собирайся ты, аспид. И так наверное пару не осталось: десятый час уже.

Николай наскоро умылся, сунул в полиэтиленовый пакет мыло, мочалку, завернутое в полотенце белье.

— Паш, может, чайку, а? — с надеждой спросил он.

— Обойдешься. Спать меньше надо. После чаи гонять будем. На‑ка вот лучше держи. Давно я тебе обещал, — Паша порылся в недрах своей громадной сумки и протянул Санину обернутую газетой книгу. — Французское издание, — многозначительно прокомментировал он.

Николай развернул газету.

— «Мастер и Маргарита»! Пашка, ты просто… Я ее мигом, я ее за ночь проглочу. Спасибо, старик.

— Чего уж там за ночь. Мне ее на пару недель дали. Так что неделя твоя — балдей.

— Паша, ты добрая фея — не помню как у них там самцы называются. С меня причитается. — Николай отнес книгу в комнату, вернулся, надел ботинки, шубу, — ну, пошли.

На дверях бани висели облупившиеся таблички «Открыто», «Мужской день». Очереди не было.

— Что, теть Вер, ни очереди, ни воды? — спросил Паша, поздоровавшись с билетершей.

— Да не, Трофимыч проспал со вчерашнего. Полдевятого только топить пришел. Я народ отправляла, чтоб раньше десяти и не приходили. Вот и разошлись: которые по домам, которые в пивбаре дожидаются. А он, вишь как расстарался — хоть сейчас

на полок. Проходите, проходите, ребятки. Деньги, часы мне сдавать.

Заплатив, они вошли в раздевалку. Там уже было человек пять пенсионеров и двое парней их возраста с детишками.

— Паша, — вполголоса сказал Николай, — быстро, по — армейски, сорок пять секунд раздеваемся, а там веник в зубы и парная наша.

Парились долго и с удовольствием. Кряхтели, стонали, старательно нахлестывая друг друга дубовыми вениками. Пар был сухой, не жег кожу и пробирал до костей.

— Повезло нам, Никола, ух, повезло, — говорил Паша, когда они, завернутые в простыни, отдыхали на своей лавочке в раздевалке.

— Давненько я таким парком не баловался. Давай- ка, Николаша, водный баланс восстановим, — предложил он, извлекая из своей безразмерной сумки стаканы и литровую бутыль итальянского вермута.

— Это что, «Чинзано»? — спросил Санин.

— Очень надо. Пусть его ненавистные империалисты хлебают. Морс это клюквенный — первое средство для банных дел.

— Красота, — согласился Николай, пригубив холодный, кисло — сладкий напиток. — Сто лет клюквенного

морса не пил.

Они еще раз сходили в парную, потом мылись, терли друг другу спину и, блаженно отфыркиваясь, стояли под душем. Окончательно разомлев от водных процедур, они бросили веники и пошли в раздевалку. Там уже было полно народу.

— Эх, пивка бы сейчас, — мечтательно произнес Санин.

— Холодненького, — подхватил Паша.

— Здорово, орелики, — крикнул им из соседней секции Саша Гуркин, — как всегда, в первых рядах?

— «Иначе жить не можем!», — ответил Паша заголовком газеты, которую только что постелил под ноги.

— Вы пошевеливайтесь, там сегодня в пивбар пива чешского привезли. Немного, правда, но вам, может, еще хватит.

— Как же, как же, знаем: чешское пиво, раки, вобла, сушки соленые… Кстати, Саша, почем там раки? — посмеиваясь спросил Николай.

— Да в натуре вам говорю: чешское! Кого хотите спросите.

— Верно, мужики, хорошее нынче пиво, — подтвердил усатый дядька с большим животом, — густое и пьется легко.

— Разбавить не успели, — хохотнул кто‑то.

Пивбар был рядом. Новое, кирпичное здание с

большими окнами и бетонным козырьком у входа, казалось храмом по сравнению с маленькой, служившей не первое десятилетие банькой.

В «храме» было людно. За стойкой, в клеенчатом переднике, гремела кружками тетя 1–Слава. В очереди стояло человек двадцать пять — тридцать, многие с бидончиками.

— «Чешское», «чешское», «чешское» — летело над очередью и столами.

— Минут сорок простоим, — с легкостью определил Паша.

— А то и больше, — согласился Николай. — Постой, я сейчас.

Отвечая на приветствия многочисленных знакомых, он прошел вперед.

Вторым в очереди стоял Толик Боровиков. Раньше они вместе играли в футбол, а когда Толик женился, стали чаще встречаться здесь, в пивбаре.

— Салют, — сказал Толик, заметив Николая.

— Привет, — ответил тот, показывая четыре пальца.

— Так, тетя Клава, двенадцать и еще четыре, — Боровиков отсчитал мелочь. — Бери свои, Коля, и давай к нашему столику. Есть рыба.

Пиво было, действительно, отличное, а красная рыба так и таяла во рту.

— «Пльзеньский проздрой», — с видом знатока сказал Паша, хотя с тем же успехом это мог быть какой- нибудь «Будвайзер» или светлый «Лежак».

— Откуда такая роскошь, Толя, — спросил Санин, самозабвенно обсасыбая рыбий плавник, — под чешс- кое‑то пивко?

— Да братан вчера из Архангельска прислал, уважил.

После первой кружки закурили. У кого‑то нашлась московская «Ява». Оценили. И тут в зале появился Геша — худощавый парень лет тридцати — живая достопримечательность поселка. Знаменит он был тем, что ему постоянно не хватало то на пиво, то на