Трамвай, жестко погрохатывая на стыках, мчал вперед, вздымая за собой суетливые снежные буруны. В вагоне было холодно, и немногочисленные пассажиры зябко притопывали ногами, кутались в поднятые воротники. Недавние страшные оттепели казались невероятно далекими и почти невозможными. Окна были наглухо задернуты изморозью, и маршрут движения угадывался только по объявлениям водителя.

Трофимов снял перчатку и, меняя пальцы, оттаял на уровне лица глазок размером с трехкопеечную монету, подышал на руку, сунул ее за пазуху и припал глазом к «окну в большой мир».

Трамвай катил по Некрасова: детский сад, кулинария, дом с аркой…Мелькали серые от инея деревья.

«…Следующая Вокзальная, будет видно Дом». Иван Федорович тщательно протер глазок. Чуть погодя показался серый кирпичный пятиэтажник. В правой его части зиял широкий провал, обрамленный черными от копоти уступами стен.

То, что осталось от самолета, уже успели вывезти, а развалины обнесли высоким дощатым забором. И теперь могло показаться, что дом этот стоял так всегда, с самой войны.

«Кто‑то назвал гнилым зубом — похоже… Да, Примакин, напустил ты туману," — подумал Трофимов.

Назвать тот случай ЧП — значит ничего не сказать. Несчастье? Трагедия? Слова…

Половина города в трауре. В шоке — все. Несколько сот человек за два дня. И дети. Много детей. Отравление молочными продуктами. Токсин неизвестной природы. Пока разобрались, закрыли завод, изъяли из магазинов…

Комиссии, следствие, слезы, горе. Догадки, предположения, слухи…

Трофимов почувствовал, что его трясут за плечо, обернулся.

— Милай, глянь‑ка, вокзал там не скоро?

Оставив на время свои мысли, он вновь повернулся к успевшему помутнеть глазку.

— Сейчас гастроном…Вам через одну, бабушка.

…Потом была оттепель. Снег с дождем, раскисшее снежное месиво на дорогах и тротуарах. Грипп. Эпидемия. Обычное дело: промозглая погода, слякоть. Необычное осложнение: резь в глазах, головная боль. Потом потеря зрения, слуха, паралич…И опять траурная статистика.

В садах, школах, училищах карантин. Кто не на работе, все по домам. Минимум общения. Страх. Медперсонал валился с ног от усталости.

Примакина привезли в клинику из городской больницы. Трое суток в реанимации — тяжелое отравле ние газом, попытка самоубийства. Едва пришел в себя, пытался выброситься из окна. В клинику доставлен с четко выраженным парофренным бредом: считал себя злым демоном, причем, как уверял, демоническое начало неподвластно его сознанию и быстро прогрессирует. Абсолютная уверенность в том, что он — единственная причина постигших горожан несчастий, и если его немедленно не ликвидируют, город, а в конце концов и всю Землю ждет еще более страшная участь.

Вскоре похолодало. Все, что успело стать водой, превратилось в лед. Лед на дорогах, лед на тротуарах. Зеркало размером в город. Аварии, падения. Ушибы, переломы, сотрясения мозга. Но это — мелочи. Главное: грипп перестал косить людей. Кончилась эпидемия. Сама по себе, как началась, так и кончилась. Горздрав уже принимал поздравления…

С Примакиным он встречался трижды. Первый раз во время обхода, на следующий день после появления того в клинике.

Мягкий пол, мягкие стены, мягкая обивка на внутренней стороне двери спецпалаты гасили звук настолько, что нормально произносимые слова звучали в ней будто вполголоса. Может быть, потому, что потолок был очень высоким, сидевший на полу, спиной к стене, человек казался мышонком, случайно попавшим на дно этой глубокой квадратной ямы и потерявшим всякую надежду из нее выбраться.

— Вставать, извините, не буду, — сказал тогда он вошедшим, — стыдно. Могли бы хоть трусы оставить. Это во — первых. Во — вторых, на вопросы ваши я отвечать не стану. Чего Ваньку‑то валять? Я псих, вы врачи, ну и лечите. Жалоб не имею. Только прошу об одном: дайте поговорить с главным. Одному. Это очень важно. И очень срочно.

— Хорошо, — ответил Трофимов, — после обхода я зайду к вам.

— Время, время уходит, — скорее простонал, чем проговорил Примакин. — Мало вам жертв? Люди же гибнут…

— Сейчас Иван Федорович занят. У нас обход, его ждут пациенты, — с профессиональной назидательностью пояснил кто‑то, — Он зайдет к вам сразу, как только освободится. Ведь вы же хотите поговорить с ним о важном деле, разговор может затянуться, верно?

— Ой, мороз, мороз, не морозь меня, — пропел им вслед Примакин. Пропел так громко и так неожиданно, что старшая медсестра, которая шла за Трофимовым, вздрогнула и обернулась.

— …Не морозь меня, моего коня…

Дежурный по отделению закрыл дверь. Он вышел последним и едва не столкнулся со старшей.

— Примакину инъекцию карбидина, — распорядился он. — Раздухарился парень.

Когда после обхода Трофимов вошел к Примакину в палату, тот лежал на полу, вытянувшись во весь рост, положив голову на руку. Трофимов присел и тронул его за локоть.

— Примакин, вы меня слышите? Примакин?..

Примакин вскрикнул, завозился.

— Туман, — хрипло проговорил он, — сплошной туман в голове…Сейчас, сейчас взорвется… — и опять затих. Он спал.

«Странно, — подумал тогда Трофимов, — парафре- ния, экстатическое возбуждение налицо, но что‑то здесь не так, что‑то не так…Черт его знает, или взгляд у него какой‑то особый?.. Ведь чем‑то он меня зацепил? Во всяком случае, Примакин не типичен. Надо будет выяснить насчет него поподробнее». — Иван Федорович обычно доверял своей интуиции.

Через пару дней Трофимов уже располагал некоторой информацией о Примакине, выходящей за рамки медицинской карты:

Примакин Алексей Антонович. Инженер — энерге- тик. В свой тридцать пять лет дважды был женат и оба раза неудачно. Детей не имеет. Человек положительный, безобидный. В прошлом известный спортсмен, мастер спорта. Год назад, во время аварии на подстанции, подвергся воздействию сверхмощного электромагнитного поля. До недавнего времени психических нарушений за ним не наблюдалось…

Без передышки на смену отравлениям, эпидемиям и многочисленным человеческим бедам, с ними связанным, пришло бедствие стихийное.

Ртутный столбик быстро падал. Неправдоподобно быстро. Минус тридцать пять — ртуть бессильна. Уже были переплюнуты все летописные минимумы, а спирт в термометрах продолжал пятиться. Наконец «примерз» у отметки минус