девкой (развлекался он как раз во владениях Ришара, что же до дурехи, так та по подлости своей подняла такой вопль, будто ее собирались резать), этот самый нищий, пользуясь тем, что при Алибо не было дружины, а лишь два пажа, оруженосец и семеро слуг, посмел напасть на высокородного барона и сорвать ему все веселие.

От такой дерзости барон не мог прийти в себя даже по прошествии года и теперь бурно радовался, что ссора короля с братьями так ловко подставила Ришару ножку. И его веселье с каждым днем делалось все необузданней, ибо время шло, а ограбленный барон не возвращался. Положим, в этом то как раз не было ничего удивительного, война не кончалась, а Ришар не был высокородным герцогом, чтобы по собственной прихоти покинуть лагерь короля. Интересно было другое. Через некоторое время до Алибо дошли слухи, повергшие его в несказанный восторг. Оказывается, наглый щенок, извещенный женой о потере части владений, обратился-таки с жалобой к королю, но сделал это в недобрый час. Доблестный король Рауль III, опечаленный смертью своего исповедника, который по неосторожности приблизился к полю битвы и был втянут в сутолоку боя, где и был затоптан то ли своей, то ли вражеской конницей, не желал слышать ни о каких распрях, кроме распрей с собственными братьями, и не собирался утруждать себя никакими заботами, кроме суда (пока еще проблематичного) над ними же. В крайнем раздражении он посоветовал Ришару самому разбираться со своим обидчиком — по окончании войны, само собой — и даже что-то добавил о навязчивости безродных выскочек. Последние слова короля пролились бальзамом на душу Алибо. Все же и король понимал, как поторопился его предок, даруя титул какому-то смерду!

На радостях барон закатил такой пир, что от здравниц в честь Рауля III содрогались своды пиршественного зала, а от количества выпитого вина двоилось и троилось в глазах. Человек умеренный и благочестивый мог бы захмелеть от одного духа, витавшего вокруг Алибо, но хотя барон выпил чуть ли не больше всех своих сотрапезников, он еще держался на ногах и даже совсем не качался. Напротив, его просто переполняли силы, родной замок, далеко не маленький, казался тесным, а мир подвигов там, за воротами, настоятельно звал к себе. И барон Алибо из Королевского Пожарища не мог не ответить на этот зов. Оттолкнув тяжелой рукою подбежавшего пажа, он двинулся навстречу приключениям и великим свершениям. Не пешком, конечно. Хотя он и чувствовал в себе такую мощь, что не затруднился бы в два шага обойти все Галльское королевство, он всегда помнил рыцарские привилегии, не последней среди которых является право благородного человека ездить верхом. Бедный конь, совершенно ошалевший от густого винного перегара, окутывавшего барона, и чуть не сплющившийся, когда гордый воитель стиснул его бока могучими ногами, отчаянно заржал и бешено рванул вперед, снеся по дороге ворота конюшни. Приключения начались.

Первым подвигом Алибо, вырвавшегося за ворота замка, было изничтожение стада деревенских коров в количестве десяти голов. Нет, доблестный барон вовсе не принял несчастных животных за вражеские разъезды, как можно было бы ожидать от пьяного человека, тем более что Алибо был совершенно трезв. Коров он принял за коров. Однако же, оскорбленный тем, что какая то крестьянская скотина преграждает путь благородному человеку, чьи предки вместе с Карлом Завоевателем отхватили этот край у южных кривляк, барон Алибо выхватил меч и геройски пробился сквозь ряды живой говядины.

Вторым подвигом, о котором Алибо так и не заподозрил, было то обстоятельство, что стремглав миновав собственную деревню, барон ухитрился никого не задавить. Возможно, заслуга в этом полностью принадлежала самим крестьянам, ибо завидев скачущего господина, они дружно бросились в разные стороны и еще долго, глядя вслед благородному рыцарю, творили святые знамения, отгоняя нечистого.

Третий подвиг доблестный Алибо намеревался свершить в захваченной деревне. Он горел нетерпением, жаждя осуществить свое древнее право, которое дарует благородному господину власть над поселянками. Как на грех, в жалкой деревушке не подвернулось ни одной свадьбы, но барона ничуть не смутили подобные мелочи. На правах рыцаря и победителя он поспешил осчастливить всех оказавшихся в пределах досягаемости крестьянок, разом достигнув двух целей — удовольствия, которого заслужил своим мужеством, и умножения крепостных, забота о чем является долгом каждого мудрого господина (впрочем, блага от второй цели оставались пока делом грядущего).

Дальнейшее потонуло в тумане.

Не стоит думать, будто барон свалился на землю, забывшись тяжелым сном. Ни чуть не бывало. Он еще бодро вышагивал (коня он все же где-то потерял), его голос был почти трезв, движения решительны, а голова ясна. Он просто не мог вспомнить ни одного своего действия, предшествующего настоящему мигу, но это его ничуть не заботило. Благородные рыцари не утруждают себя ненужными размышлениями!

Утро следующего дня Алибо встретил в придорожной харчевне на границе своих владений. Он был весел, бодр, но совершенно не мог ходить. Земляной пол харчевни был залит вином — пожелавший освежиться барон молодецки вышиб дно у винного бочонка и разлил большую часть драгоценной влаги — в одном углу большой комнаты всхлипывали две хозяйские дочки, а в другом постанывал сам содержатель харчевни, недостаточно проворно подавший Алибо жаркое, за что и поплатился. Не обращая ни малейшего внимания на стоны и плач, барон громко разглагольствовал, полагая, что ему с почтением внимают преданные вассалы. Его язык заплетался все больше и больше. Слова делались невнятными. Но, к несчастью, последняя фраза, сказанная перед тем, как доблестный Алибо рухнул в винную лужу и погрузился в богатырский сон, была абсолютно ясна и, если не считать многочисленных иканий, связна:

— Вот, говорят, Спаситель, Спаситель… А ежели бы не был сыном Господа, как бы кликали?.. То-то и оно… — захохотал Алибо, а затем выдал то самое словцо, каким привык называть простолюдинов. И уснул.

Избитый трактирщик выполз из своего угла, с холодной ненавистью взглянул на спящего барона, а затем погнал дочерей седлать осла. Через некоторое время, плотно привалив снаружи входную дверь и отдав необходимые распоряжения, он взобрался в деревянное седло и затрусил прочь, погоняя ослика гибкой веткой.

Нет, что ни говорите, но для барона Алибо из Королевского Пожарища было бы гораздо лучше свалиться до того, как он изрек кощунство.

* * *

Разные бывают пробуждения. И от разного эти пробуждения зависят. Кто-то просыпается среди вороха пергаментных свитков со