Доминик Ливен

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИМПЕРИЯ: СЛОВО И ЕГО ЗНАЧЕНИЯ

Глава 1. Ловушки - политические и культурные

ЗА ПРОШЕДШИЕ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ для людей в разных странах и в разные времена слово «империя» означало самые разные вещи. Более того, часто оно имело разный смысл для людей, живущих в одной и той же стране и в одно и то же время. Что же касается государственных деятелей и политических мыслителей, то, пользуясь неясностью термина, они во все времена употребляли его в самых различных контекстах и в самых разнообразных значениях.

Использование термина «империя» часто носило полемический характер, и это сильно осложняет нашу задачу. Назвать какое-либо государство империей означало мгновенно навесить на него ярлык причем как в отрицательном, так и в положительном смысле. Во время холодной войны Советский Союз объявлял своих противников империалистами. Они ответили тем, что заклеймили Советский Союз «империей зла». Ученые, обсуждавшие этот термин, оказались таким образом втянутыми в политическую полемику в рамках идеологической и геополитической борьбы, шедшей в послевоенные десятилетия практически во всем мире. И хотя предмет этой полемики и ее специфический контекст представлялись беспрецедентными, политизированные прения вокруг значения и правомерности понятия «империя» были отнюдь не новы. Еще в политических диспутах восемнадцатого века об империи (хотя в то время она часто называлась иначе) много спорили с использованием терминов, не совсем незнакомых участникам нынешних дискуссий об империализме. А в средневековой Европе папы и императоры яростно враждовали по поводу разных концепций империи, трактующих вопросы лидерства в западном христианском мире и приоритета светской или церковной власти.

По контрасту с концом двадцатого и (не так однозначно) восемнадцатым веком в средневековой Европе понятие «империя» было вполне позитивным. Оно ассоциировалось с религиозным (христианским) единством, стабильностью и законностью в отношениях государей и их подданных. Точно так же в конце девятнадцатого и начале двадцатого века большинством европейцев (за исключением некоторых угнетенных народов) понятие «империя» воспринималось одобрительно, В эпоху, когда пропасть между слабыми и сильными государствами представлялась непреодолимой и слабые казались обреченными на маргинальное, и угасание, оно подразумевало мощь и уверенность в своих силах. Империи были локомотивом прогресса и цивилизации, неся отсталым «малым народам» дары «западных» ценностей и технологий. Будущий мир виделся сквозь призму культуры и истории имперских народов,

В следующем столетии «империя» снова стала ругательным словом. Воплощая навязанную извне авторитарную форму правления, это понятие лоб в лоб сталкивается с понятием демократии - доминирующей идеологии современного мира. Преобладание западной политики, экономики и культуры в третьем мире вызывает ярость не только у его образованных представителей, но и среди западной интеллигенции, которая ощущает себя жертвой давления классовых, сексуальных и ценностных систем, определяющих два последних столетия облик европейской и североамериканской цивилизаций.

Сам факт имперского статуса приводил к важным политическим последствиям, что хорошо видно на примере Британии и Франции, Как и полагается, эти метрополии обладали заморскими колониями, но британское и французское национальные государства были юридически обособлены от своих периферийных империй. Однако имелось два серьезных исключения - Ирландия и Алжир, которые юридически входили в состав самих метрополий.

Из-за того, что в 1801 году Ирландия стала частью Соединенного Королевства, историки Британской империи обычно выпускают ее из вида. Хотя еще в шестнадцатом веке именно в Ирландии были заложены основные принципы британского имперского правления. Они подразумевают идеологию цивилизационной миссии - глубокое (и, как правило, пренебрежительное) чувство культурного превосходства над аборигенами, а также доктрину terra nullius1, предполагающую, что земля (и как следствие другие экономические ресурсы), которую плохо обрабатывают отсталые местные жители, может быть законно экспроприирована более сильным и развитым захватчиком. Несмотря на то что сейчас историки стали уделять много внимания Ирландии восемнадцатого века в колониальном или североатлантическом контексте (другими словами, рассматривая ее как часть империи - наряду с североамериканскими колониями, Вест-Индией и Шотландией), в работах, посвященных Британии после 1801 года, такие сравнения понемногу исчезают. В девятнадцатом веке британцы перестали рассматривать Ирландию как колонию, и точно так же поступили историки.

В Британии конца девятнадцатого - начала двадцатого века это различие играло огромную роль. Уже в 1860-х годах Лондон безоговорочно признал право белых доминионов на самоуправление и предоставил им право самим определять свое политическое будущее, В 1870 году заявление бывшего премьер-министра графа Расселла; «Если большинство в любой из зависящих от нас территорий в лице своих представителей проголосует за отделение, не будет предпринято никаких попыток, чтобы удержать их. Ошибки, совершенные Гренвилем, Тауншендом и лордом Нортом, не повторятся» выглядело трюизмом. Но это никоим образом не относилось к Ирландии. Даже сорок лет спустя идея независимости Ирландии оказалась настолько неприемлемой для Лондона, что во избежание этого большая часть британской элиты была готова на существенные изменения в британской конституции и даже на гражданскую войну. Так что во-прос статуса Ирландии (отличного от белых доминионов) был далеко не только терминологическим. Хотя именно этот статус удерживал Ирландию внутри империи и формировал общественное мнение по ирландскому вопросу, В похожей ситуации оказался Алжир: для тех, кто считал его французской колонией, идея независимости Алжира выглядела естественной и неизбежной частью процесса деколонизации, а для тех, кто считал его французской провинцией, - посягательством на священную территориальную целостность Франции,

Terra nullius (лат,) - ничейная территория; область, не подпадающая под сюзеренитет какого-либо государства. Как отмечал еще Гуго Гроций (1583-1645), «ничья земля» приравнивается к территории противника по праву вести на ней военные действия.