- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (47) »
сдавался, и тогда Барсуков дотянулся, разжал его пальцы, оттолкнул чужую руку.
— Дрянь… — простонал Лисицын.
— Идиот!
Вся эта дурацкая борьба, всё эти дёрганья привели к тому, что Барсуков глубже ушёл в песок — по колени… по бедра… Упустил тот единственный миг, когда можно было вот так просто вырваться. Гигантская пасть методично и беззвучно заглатывала обе жертвы, и нечего было противопоставить этой нечеловеческой силе.
Лисицына засосало уже по пояс. Старший товарищ опережал младшего — сволочь, дурак, паникёр. Если б не он, если б не его рука…
Барсуков сорвал с себя рубашку, бросил её, как верёвку, стараясь зацепиться за остатки бортика, окружавшего когда-то песочницу. Вернее, за торчащие из древесины гвозди. Попал! Принялся подтягивать себя к берегу. Рубашка держалась. Ещё одно осторожное движение… Доска оторвалась. С-сука!.. Гниль, старьё…
Он разом провалился глубже, растеряв все отвоёванные сантиметры.
Телу было холодно и тесно. Ноги в синтетических носках быстро мерзли.
Спокойно, без паники. Подтянуть доску к себе. Длинная, метра полтора-два. Берег сходится под прямым углом. Длины доски вроде бы хватает… едва-едва, но хватает. Упереть концы в землю… Игра в миллиметрики, сдвинь чуть-чуть, и — всё.
Теперь — не шевелиться…
Барсуков застыл, навалившись на спасительную жёрдочку. Падение прекратилось, положение стабилизировалось.
Лисицын сзади отчаянно воскликнул, дав «петуха»:
— Да что за хрень?!
Барсуков обмер и медленно повернул голову. Нет, ничего особенного, просто «дружочек» терзал мобильный телефон, желая дозвониться до экстренной службы.
— Не включается, гад. Промок.
— Я попробую, — загорелся Барсуков. Достал свой моноблок… Тщетно. Испорчен.
— Вода, вода, кругом вода, — сипло пропел Лисицын и закашлял. — А ведь это жопа, господа.
Вульгарность его была понятна: он ушёл в песок по грудь и, похоже, тормозить не собирался.
— Это зыбучка, а не жопа, — сказал Барсуков.
— Откуда — здесь?
— А я знаю? Почву размыло. Может, канализацию прорвало, может, водопровод.
— Я слышал, в зыбучках не тонут, а застревают, как в цементе.
— Значит, у нас что-то другое.
— У нас кошмар токсикозный. Крыша поехала в доме Облонских…
— Слушай, Облонский, — сказал Барсуков с ненавистью. — Если б ты меня за штаны не хватал, я б тебя уже вытаскивал.
— Ты бы сбежал.
— Я — не ты.
— Я — не я, ты — не ты… Это сон! — убеждённо заявил Лисицын и засмеялся. — Я сейчас проснусь!
Жалел ли Барсуков о сделанном? Сердце щемило, стоило только вспомнить про Белкину, а также про бело-розовую куклу, шевелящуюся на асфальте. И даже нынешний ирреальный кошмар не мог вытеснить эту боль, этот стыд… Но если восстановить в
* * *
Блюдо готовили у Барсукова. Неимущий Лисицын жил в общаге, так что ничего кроме художественного руководства предложить не мог. А у Барсукова — квартирка. Маленькая, но своя. Сковорода злилась, трещала и плевала растительным маслом. Высыпали стакан травы и как следует это дело прожарили. Действующее вещество благополучно перешло из конопли в масло… Трава была канадской, с «мохнаткой», — продукт офф-фигенный! Содержание ТГК до двадцати процентов! Ребята из Академии художеств где-то надыбали и поделились… Затем — лук. Две здоровенные головки, мелко нарезанные, попали туда же, в кипящее и шкворчащее. Лук — обязательно, чтоб отбить специфический запах. Готовым маслом со сковороды залили морковь по-корейски, купленную в супермаркете. Морковь по-корейски — удобная штука, ибо в мешанине специй любой посторонний вкус растворяется без остатка. Настала очередь тоника с хиной, безалкогольного, естественно. В полуторалитровой пластиковой бутыли растворили «экстази», растолченную в порошок. (Снадобье было горьким, потому и взяли тоник.) Дилер, продавший отраву, обещал «весёлые картинки», иначе говоря, таблетки содержали, кроме стимулятора, ещё и галлюциноген. Именно то, что надо. С этаким набором лакомств и пошли в гости.* * *
Звук, неуместный в этой тишине, заставил жертву встрепенуться. Как будто оконные рамы стукнули. Барсуков поискал глазами и нашёл источник звука: точно, рамы. Окно в брандмауэре — то единственное на всю стену… открылось! Он завопил во всю мощь лёгких: — Помогите!!! Досочка, на которую он опирался, опасно дрогнула, чуть не сорвавшись. В окне, однако, никакого отклика. Даже свет не зажёгся. — Вызовите милицию! Из тьмы выплыл человеческий силуэт, застыл у подоконника… женщина… да, женщина или девушка. С каким-то предметом, поднесённым к лицу… Несколько секунд Барсуков напряжённо всматривался, прежде чем понял, что же это такое у неё в руках. Видеокамера. Жительница двора снимала происходящее на видео. — Вы там сдурели?!! Позовите кого-нибудь!!! — Спокойно, это глюки, — мёртвым голосом произнёс Лисицын. — Штырево не рассчитали. Утром проснёмся — оборжёмся… если проснёмся… — Девушка, ну пожалуйста! — Барсуков помахал рукой и опять чуть не сорвался. Вот теперь реакция была. Хозяйка окна отступила, не прекращая съёмку, и скрылась из виду. Стеснительная, наверное. А рамы распахнула, чтобы качество картинки было лучше… Может, и вправду глюки? Барсуков оглянулся на Лисицына. Тот погрузился в песок по плечи. Приятеля засасывало неудержимо и жутко, жить ему оставалось всего ничего. — А я, представь, обделался, — доверительно сообщил Лисицын. — Натуральным образом. И по-большому, и по-маленькому… Чего не ржёшь? — Он хихикнул. — А надо? — Не знаю. Даже в армии не было так страшно. Загнали взвод в болото и заставили просидеть там полные девять суток. Проверяли, кто из нас выживет и с катушек не съедет. Чуть дуба не дали, и вот — снова. Продолжение, как говорится, преследует… — Он всхлипнул. — Как ты думаешь, за что нас так? — В каком смысле? — Ну не случайно же вся эта чертовщина. — Кто-то умный сказал: посади мужика в тюрьму на пятнадцать лет без объяснения причин, он в глубине души будет знать, за что. — Ты ведь жалеешь, как мы с девчонками поступили? — Иди к чёрту. — Иду. Куда тут ещё идти-то. Внизу — ад. Он всегда внизу, под ногами. Чем ниже сползаешь, тем ближе к аду. Вся наша жизнь — спуск вниз, даже если тебе кажется, что ты ползёшь наверх… — Утопающий выстукивал зубами чечётку. Он бормотал и бормотал и, похоже, остановиться больше не мог. Процесс непроизвольного опорожнения кишечника привёл к закономерному итогу: Лисицыну приспичило опорожнить душу.Жалел ли Барсуков о сделанном? Сердце щемило, стоило только вспомнить про Белкину, а также про бело-розовую куклу, шевелящуюся на асфальте. И даже нынешний ирреальный кошмар не мог вытеснить эту боль, этот стыд… Но если восстановить в
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (47) »