Юноша хотел что-то сказать, видимо, он подумал, что. произошло какое-то недоразумение, но секретарь Славик так категорически закончил разговор, что возразить было трудно.

— Что касается этого товарища. — Он посмотрел на Антошикову, снова собрался с духом и старательно подбирал подходящее выражение, в то время как товарищ Антошикова нервно и неосторожно вертела авторучку. — Так что касается этого товарища, то… люди ведь не только люди, они ещё посетители… Прийдя сюда, они, конечно, хотят выяснить, как обстоят их дела, а уж потом… потом болтать, если можно так выразиться. Извините, но люди говорят, что у них теперь нет времени для болтовни.

Товарищ Антошикова покраснела, но ничего не ответила — это её не касается, всё равно она в мае выходит замуж, — в молодой человек продолжал.

— Я плохо разбираюсь в бухгалтерии, это верно, — предупредил он, и товарищ Гайдош сразу стал ещё меньше и незаметнее, чем был. — Но одно я знаю твёрдо: что люди не цифры, что они, если можно так выразиться, существуют не для статистики, что важны не какие-то там проценты, а труд, настроение, здоровье и счастье людей. Затем говорят, что товарищ бухгалтер всё время танцует…

Бухгалтер Гайдош изумлённо уставился на свои уже далеко не резвые ноги.

— Танцует, — продолжал юноша, — между начальством и посетителями, между начальством и подчинёнными… Только бы не затруднить своего шефа какой-нибудь работой! Только бы не сказать посетителю, что в его просьбе отказано! Он предпочитает озираться по сторонам, мило улыбаться, танцевать, выкручиваться и неопределённо мямлит: как-нибудь, когда-нибудь, в будущем, при случае всё устроится… Проходит год. А время разрешает все вопросы, не правда ли? Простите, что вы всё строчите? — вдруг обратился юноша к товарищу Ганзо, который притупил уже четвёртый, острый, как пика, карандаш, дописывая седьмую страницу блокнота. — Блокнот — не протокол допроса и не обвинительное заключение. Он должен помогать нашей памяти, а не затыкать людям рот… Ну, а что касается товарища заведующего, — без всякого трепета произнёс, наконец, юноша, как будто критиковать заведующего сектором было самым обычным делом, — товарищ заведующий, конечно, знает, что ему ставится в вину многое… хотя бы эти странные посетители…

— Говорите откровенно, — воскликнул завсектором доктор Ногель, — резко и непримиримо!

Однако голос его уже не звенел ни бодростью, ни весельем, наоборот, он скрежетал, как резко затормозивший трамваи.

Молодой человек, по-видимому, сознавал всю серьёзность того, что собирался сказать, и потому начал с общих положений:

— Конечно, товарищи, третий сектор — один из самых важных, это общеизвестно…

В маленьком зале зашумели.

— То есть как третий сектор? — растерянно спросил доктор Ногель.

Это немного смутило юношу.

— Я говорю, что третий сектор…

— Третий сектор, третий сектор! — загремел секретарь Славик во всю мощь своего голоса. — Но здесь ведь не третий сектор, а второй!

— Второй?! — прошептал юноша после бесконечной паузы и стал белее фарфоровых пепельниц, стоявших на зелёном столе. Вскочив, он бросился к двери, распахнул её, в ужасе посмотрел на красивую никелированную табличку с цифрой 128 и, схватившись за голову, в совершенном смятении пробормотал: — Извините, пожалуйста… Это ужасное недоразумение… Мне сказали, что нужно критиковать третий сектор… Прошу извинить меня, товарищи, я искренне сожалею… Как это только могло…

— Что случилось? — прищурившись, спросил завсектором доктор Ногель.

— Мне сказали… номер двести двадцать восемь… я и подумал… зайду, в порядке обсуждения… так сказать, в качестве критики снизу…

— Номер двести двадцать восьмой выше, — безжалостно перебил его управделами Складаный.

— Знаю, знаю, — чуть не плакал молодой человек в роговых очках. — Мне сказали: порезче, порезче критикуй бюрократов из третьего сектора… Конструктивно, но остро. У меня были в отделе кадров кое-какие дела, вот я и подумал, что зайду… Извините, пожалуйста… Извините… — И несчастный юноша вышел в коридор, натыкаясь на всё, попадавшееся ему на пути и безуспешно пытаясь надеть берет.

В маленьком зале заседаний воцарилось долгое молчание.

Наконец доктор Ногель произнёс:

— Да, в третьем секторе, должно быть, хорошенький свинарник.

— Несомненно, — чуть заметно улыбнулся секретарь Славик, — если хоть половина всего, что он говору правда…

— Вы не находите, — спросила товарищ Антошикова, всё ещё красная после ужасного оскорбления, — что мы стали жертвой неслыханной наглости?

Растерянность длилась лишь долю секунды.

— Как, — с невинным удивлением обратился к Антошиковой управделами Складаный, — разве не ясно, что произошла ошибка? Ведь речь шла о третьем секторе, а не о нашем! Не так ли?

— Конечно, — подтвердил очевидный факт заведующий сектором доктор Ногель. — И всё-таки у этого молодого человека были самые лучшие намерения! Критика и самокритика — движущая сила общества. Он лишь выполнял свой долг, как честный гражданин.

— Пошёл ли он в третий сектор?.. — задумчиво и немного ехидно спросил бухгалтер Гайдош.

— Надеюсь, что пошёл, — уверенно ответил доктор Ногель. — Такие факты нельзя игнорировать.

Управделами Складаный тихонько хихикнул:

— Представляю себе Ондраша, когда этот юноша всё ему выложит… Типичный случай пренебрежительного и в сущности буржуазного отношения к посетителям!

— А Главина?! — смакуя положение, спросил секретарь Славик и высоко поднял густые брови. — Люди для него существуют, только чтобы издеваться над ними. Нелюдим, бирюк, старый холостяк, сухарь и грубиян. Давно пора убрать таких людей из органов народного управления. Учреждение не пугало, а друг и помощник.

— «Главина, Главина!» Он хоть умеет держать себя… Но этакая Демкова? — взяла слово товарищ Антошикова. — От неё о человеке доброго слова не услышишь. Уж будьте уверены, если она за кого-нибудь возьмётся, — на нём живого места не останется! Каждый документ оформляет по два дня, зато знает, что делается в спальнях всего города! А за мужчиной готова на коленях ползти на край света. Давно пора вывести таких на чистую воду…

— А их дефициты, — со вздохом позволил себе заметить товарищ Гайдош, — а ошибки в отчётах… Совсем недавно они искали пять геллеров целую неделю… Как будто можно считать живых людей на геллеры…

Заведующий вторым сектором доктор Ногель оглядел маленький зал. По его здоровому, розовому лицу разлилось выражение удовлетворения и глубокого блаженства.

Он хотел было что-то сказать по адресу