поле рядом с болотом, как сейчас помню, а осенью ветер сорвал его и унес.
— Ты на него надел косынку твоей дочери Изабель, я ее узнаю.
— Ну как же! Оно самое: ноги — подпорки для фасоли, туловище — старая корзина, руки — пара жердей, а голова — сами видите!
— Так это, значит, и есть его жена?
— Давайте-ка бросим ее в болото!
И они бросили ее в самое большое болото, чьи густые водоросли зеленели в глубине, как малахит. Но корзина всплыла, а вода оживила поблекший кармин косынки. Человек, вернувшийся с рыбной ловли, заметил округлое ивовое чрево. — Боже, она утопилась, она мертва! Он бросился в воду и вдруг, не умея доселе плавать, почувствовал себя в родной стихии. Без всякого удивления смотрел он, как тело его одевается чешуей, как легко и уверенно владеет оно хвостом и плавниками. О радость! Река стала его родным домом. В ее мерцающих струях он увидел свою возлюбленную, свою подругу; она плыла к нему — золотистая, сверкающая царица-форель, неся на спине их новорожденное дитя.
И они бросили ее в самое большое болото, чьи густые водоросли зеленели в глубине, как малахит. Но корзина всплыла, а вода оживила поблекший кармин косынки. Человек, вернувшийся с рыбной ловли, заметил округлое ивовое чрево. — Боже, она утопилась, она мертва! Он бросился в воду и вдруг, не умея доселе плавать, почувствовал себя в родной стихии. Без всякого удивления смотрел он, как тело его одевается чешуей, как легко и уверенно владеет оно хвостом и плавниками. О радость! Река стала его родным домом. В ее мерцающих струях он увидел свою возлюбленную, свою подругу; она плыла к нему — золотистая, сверкающая царица-форель, неся на спине их новорожденное дитя.