ты съел моего головного оленя, и боюсь, что у меня очень затруднительное положение.

Вервольф глянул на окровавленный труп красноносого оленя, разбросанный по снегу, и сжался:

— Ой!

— Вот именно, — кивнул святой Николай. — В моей власти воскресить из мертвых ребенка, но с северным оленем, боюсь, не получится. Так что это будешь ты, Маттиас Вульфкинд.

— Нет, нет! — взвыл Маттиас.

Он бросился прямо на загородку, пытаясь ее перелезть — и почувствовал, что плавает в чистом воздухе вечной зимы Северного полюса. Как украшение на елочной ветке.

— Не нет, а да. Ты сейчас взрослый мужчина и наполовину зверь, но твои детские воспоминания дают мне сегодня власть над тобой. — Святой Николай простер посох, будто его загнутая рукоять магически держала Маттиаса в воздухе.

— Я не олень! — горячо возразил вервольф. — Я большой и волосатый!

— Олени тоже покрыты шерстью. Вполне подойдешь.

— Я хищник!

— Оленям все равно — им приходилось бегать и с более чудными тварями.

— Но я не умею летать! — рявкнул вервольф, и это было совершеннейшей правдой, если вспомнить печальную судьбу самолета.

— А это я исправлю, — пообещал Крис Крингл.

Святой Николай сунул свободную руку в карман и достал пригоршню чего-то блестящего и звенящего, как детский смех. Это вещество он метнул в вервольфа, пробормотав что-то по-латыни — не то чтобы Маттиас знал этот язык, но помнил звучание по службам в католической школе, — и на Маттиаса осело облачко блестящей коричневой пыльцы.

Она пахла корицей и бренди, и вкус у нее был, как у имбирных пряников и яблок. Когда она попала в глаза, Маттиас увидел волшебных созданий в прозрачных одеждах, танцующих и кружащихся в разноцветных лентах магии. Он зачихал, зафыркал, отряхиваясь, пытаясь оттереть морду об снег, но не мог избавиться ни от этой пыли, ни от странного охватившего его чувства. Его одолело веселое, радостное ощущение, будто все тело стало из шампанских пузырьков. И как же это было щекотно! И чесалось! И как у него задергался и завертелся нос от всего этого, и как же было на все это наплевать!

Он взвыл, колотя передними лапами небо, оттолкнулся от него и описал мертвую петлю, сделавшую бы честь искусному пилоту. Это ему тоже не понравилось, особенно когда он на выходе стукнулся головой о бревно изгороди.

— Что… что это за дрянь? — простонал он.

— «Рождественская радость», — ответил Дед Мороз. — Сделана из крошек рождественского печенья, вина со специями и капельки рождественской магии. И корица, потому что я ее очень люблю. Наверное, еще капелька бренди. Но сам понимаешь, просто чтобы не замерзнуть.

— Какая мерзость! — взвыл Маттиас, скребя лапами бедный чувствительный нос. Никак не хотел уходить запах корицы.

— Забавно, — заметил Дедушка Рождество, задумчиво поглаживая бороду. — Не знал, что ты в родстве с Эбенезером Скруджем…

— С кем?

— Да не важно. Он исправился. Может быть, и у тебя получится.

Матиас взревел.

— Ну-ну, это уже лишнее.

Всего лишь кивком головы Санта вызвал двух эльфов, вставших как из-под земли по бокам Маттиаса. Длинные острые уши, острые подбородки и раскосые острые глаза — эти эльфы были как будто из острых углов сделаны, бледные и пугающие. Очень похожие на воспитателей в детском доме и на монахинь, что колотили его линейкой по пальцам, и он взвыл, припомнив тогдашний страх.

Эльфы без единого слова взяли вервольфа и повели прочь из загородки, вокруг хвойной рощицы во двор большого каменного дома, которого — Маттиас был уверен — здесь только что не было. Посреди двора стояли большие старомодные сани, ярко-красные, с блестящей черной отделкой. Прямо рядом с сиденьем кучера была нарисована лошадь, когда Маттиаса проводили мимо, она проводила его взглядом, повернув голову. Вервольф поежился и перевел взгляд на вереницу из восьми оленей, запряженную в странный экипаж.

Он не видал северных оленей, но был уверен, что эти — особо крупного размера. Если бы он встал на четвереньки, эти ребята возвышались бы над ним. Сейчас, когда он горбился, его глаза были немногим выше, чем у них. Они фыркали, мотали головами, рога перепутывались. Они явно знали, что он сожрал их красноносого приятеля.

Быть впереди оленей казалось странным. Когда эльфы начали напяливать на него упряжь, в мозгу Маттиаса что-то щелкнуло, и он подумал: «На этот раз дичь будет гоняться за мной». Пронзила ужасом мысль об острых копытах и твердых рогах прямо за его пушистым хвостом, и владельцы их колотят ногами воздух в надежде добраться до него и отомстить за Рудольфа.

Оцепенение спало с него, вервольф стал отбиваться и вывертываться, спасаясь от упряжи, которая привяжет его к разгневанному стаду оленей. Но как он ни клацал зубами, как ни бил когтями и как ни изворачивался, от хватки эльфов освободиться ему не удалось. В мгновение ока его туго запрягли прямо перед двумя здоровенными самцами, фыркающими и злобно скалящими зубы. Ничего себе обещается ночка…

Резкий щелчок бича прямо над ушами и голос мучителя:

— Но, Маттиас! Пошел!

В этом не было необходимости: как только выстрелил бич, вервольф тут же рванулся вперед, бесясь от ярости. Олени бросились следом за ним, стукаясь рогами и щелкая зубами на Маттиаса, а святой Николай покрикивал: «Но, Быстрый! Но, Танцор! Но, Дикарь и Скакун! Живее, Амур, Комета, Гроза и Тайфун!»

Маттиас смутно помнил стишок про оленей Санты, но никогда не задумывался, кто из них кто. Потом подумал, что последние два относятся к скачущим прямо за ним здоровым ребятам, потому что дыхание их было горячо, как адское пламя, и они щелкали зубами ему вслед. Он попытался повернуть голову и огрызнуться, но тиран в красном крепко держал вожжи. Пискнув от досады, Маттиас припустил изо всех сил, с каждым скачком поднимаясь выше в небо.

В небо! Сперва, когда белая земля ушла из-под ног и вся процессия — олени, Санта, сани и он сам впереди воющей ломовой лошадью, — взвилась в хрустальную черноту, ему показалось, что его сейчас вывернет. Но потом он заметил, рассекая воздух, как быстро летит, быстрее, чем когда-либо бегал по земле, и совсем без усилия! Ночное небо ощущалось под лапами черным бархатом, нос ощущал запахи как никогда остро, а головокружение от «рождественской радости» исторгло у него волчий вой восторга.

Санта-Клаус в санях засмеялся и крикнул:

— Превосходно, малыш! Превосходно! Налегай!

Второй раз понукать не пришлось. Такого бега у него никогда в жизни не было! Он мчался, обласканный луной, в этой великолепной тьме, не замечая даже адского дыхания оленей позади. Едва заметные подергивания вожжей направляли его, но он едва замечал