третьего мая 1937 года и переправила на конспиративную квартиру в предместье Франкфурта. К настоящему времени «Миранда» уже должна была доставить Джона и Эмму в 2314 год от рождества Христова, и Фрэнк искренне надеялся, что настоящий Джон Пенне не будет очень возражать против похищения, когда ему все как следует объяснят. Фрэнк весьма сомневался, что кто-то на месте Джона и Эммы стал бы сильно расстраиваться, учитывая, что альтернативой была неминуемая смерть в огненном аду.

Теперь Фрэнк сам стал пятидесятилетним американским бизнесменом; Лея выглядела на сорок, хотя на самом деле ей было двадцать девять. Искусственная нанокожа и имплантированные вокализаторы столь убедительно изменили их облик, что не далее как позавчера они успешно отужинали с капитаном Эрнстом Леманом — старым знакомым Пеннсов. Капитан Леман, инспектировавший капитана Прусса во время его первого трансатлантического перелета, не заметил подмены, однако все остальное время Леа и Фрэнк благоразумно держались своей каюты и почти не общались со своими спутниками; чем меньше они сталкивались с экипажем и пассажирами, тем меньше была опасность непреднамеренно изменить ход истории.

И все же совершенно исключить контакты с окружающими было, разумеется, невозможно. Один такой случай произошел вчера, когда вместе с другими пассажирами супруги Пенне отправились на экскурсию по кораблю.

Экскурсия эта была необходима. Джон и Эмма осматривали дирижабль — следовательно, Фрэнк и Леа должны были поступить так же, чтобы не нарушать естественного хода событий. Но самым главным было то, что эта прогулка позволяла исследователям выполнить свою основную задачу — собрать достоверные аудиовизуальные материалы о последнем полете «Гинденбурга» и установить истинную причину гибели цеппелина ЛЗ-129. И пока пассажиры гуськом пробирались по узкому килевому мостику и, разинув рты, рассматривали огромные резервуары с водородом, схваченные для прочности титанических размеров дюралюминиевыми кольцами, Фрэнк и Леа остановились, чтобы прикрепить в укромном месте миниатюрный «наблюдатель» — крошечную передающую видеокамеру размером не больше заклепки, под которую она и была замаскирована. «Наблюдатели», искусно размещенные ими по всему кораблю, передавали изображение и звук на записывающие устройства, спрятанные в портсигаре Фрэнка и в пудренице Леа. Сотрудники гестапо, внимательно осматривавшие багаж и личные вещи пассажиров накануне отлета, не заметили их; впрочем, нацисты искали, разумеется, взрывчатку, а не шпионское оборудование, которое было столь миниатюрным, что его можно было без труда разместить в обычных для первой половины двадцатого века безделушках.

Неприятность случилась, когда экскурсанты достигли кормы дирижабля и проходили по мосткам под тем местом, где в парусиновую оболочку газового отсека № 4 был аккуратно зашит заряд взрывчатки со взрывателем. Корабельный врач Курт Рудигер, проводивший экскурсию, как нарочно остановился здесь, чтобы показать пассажирам причальную шахту в нижнем килевом стабилизаторе, и тут Фрэнк и Леа услышали у себя над головой шаги. Кто-то спускался к ним по металлической лестнице. Через несколько секунд из темноты наверху появился один из членов команды; ступив на мостки, он повернулся, чтобы идти на нос.

Мостки были освещены низковольтными электрическими лампами, и, как только их свет упал на лицо матроса, Фрэнк и Леа тотчас же его узнали. Это был Эрик Шпель — тот самый человек, который, как считалось, и заложил бомбу, взорвавшую «Гинденбург». На первый взгляд, Шпель нисколько не походил на саботажника, хотя сейчас он и появился очень близко от того места, где находилась бомба. Бомбу внутри газового отсека он заложил, еще когда «Гинденбург» стоял в ангаре во Фридрихшафене. Высокий, светловолосый, одетый в тускло-коричневую хлопчатобумажную робу и башмаки на мягкой резиновой подошве, Эрик Шпель напоминал просто усталого рабочего, Пассажиры посторонились, давая ему пройти, и только Леа замешкалась. В ее ожерелье была вмонтирована миниатюрная камера, и она хотела воспользоваться случаем запечатлеть лицо Шпеля.

Но каблук ее левой туфли застрял в отверстии пола, сделанного из перфорированного алюминия. Леа пошатнулась и, взмахнув руками, попыталась схватиться за ограждение. Туго натянутая парусиновая оболочка дирижабля находилась всего в тридцати футах ниже мостков. Дальше начиналась трехсотметровая пропасть, на дне которой плескались холодные волны Северной Атлантики.

Фрэнк потянулся к Леа, чтобы поддержать ее, но Эрик был ближе. Схватив Леа за плечи, он помог ей удержаться на ногах. Потом вежливо улыбнулся пассажирке и, пожелав фройляйн быть осторожнее, пошел дальше.

Все это заняло всего несколько секунд и не привлекло к себе особого внимания, однако в Хронокосмическом исследовательском центре к подобным происшествиям относились с предельной серьезностью, ибо никто не знал, какое влияние они могли оказать на историю. Некоторые ученые полагали, что напряженность мировых темпоральных линий столь велика, что малейшее стороннее воздействие на них может вызвать очень серьезные последствия. В качестве примера подобного воздействия обычно приводили случай, когда появление наблюдателей ХКИЦ в Далласе, за оградой автостоянки вблизи Дилей-Плаза 22 ноября 1963 года, чуть было не изменило ход истории. Другие же утверждали, что пространство-время гораздо более пластично, чем обычно считается, и поэтому при темпоральных погружениях мелкие происшествия вполне допустимы, так как история уже находится в движении. Или, иными словами, сколько бы бабочек ни раздавил в плейстоцене путешественник во времени, динозавры все равно вымрут.

Несмотря на это, когда Фрэнк и Леа вернулись в свою каюту, на душе у них было неспокойно. Они боялись, что происшествие может вызвать парадокс времени. Но события, похоже, продолжали развиваться естественным путем. Когда на следующее утро, накануне прибытия «Гинденбурга» в пункт назначения, Фрэнк и Леа наблюдали из своей каюты внутренние помещения дирижабля, они увидели, как Эрик Шпель прошел по алюминиевому мостику и, оглядевшись по сторонам, поднялся по трапу в отсек номер четыре. Миниатюрная камера, которую Фрэнк установил у основания трапа, не обладала достаточной светочувствительностью, чтобы передать его изображение в видимом спектре, но зато она реагировала на тепловое излучение человеческого тела. На термограмме было хорошо видно, как Эрик, держась за лестницу под газовым отсеком, устанавливает часовой механизм, который должен был соединить две сухих гальванических батареи с небольшим