- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (91) »
погуливать.
— Франсуа, — сказала она, — у тела свои резоны. Ему необходима страсть. Ты поглощен своей печатней. Ей нужна охота.
Он горько рассмеялся:
— Охота! Быть может, в крови Гольхеймов таится некий фамильный дух, который проявляется волею случая? Или же… — Он с тревогой посмотрел на мать. — Франц Эккарт родился через девять месяцев после того странного происшествия, когда Софи-Маргерит, по ее словам, напугал олень. Я порой спрашиваю себя, нет ли связи между этой встречей с оленем и непонятной натурой мальчика. Если, конечно, ее напугал олень. И еще… Франц Эккарт не похож на меня…
— Но ведь ты любишь его? — спросила она.
— Ну, конечно же, мама! Ведь он мой сын, разве нет?
— Это самое главное.
Зачем, сказала она себе, открывать правду Франсуа, хотя Франц Эккарт, без всякого сомнения, был действительно сыном Жоашена, немого подмастерья, служившего у художника из Анжера. Софи-Маргерит позволила себе увлечься этим странным юношей, и только ловкость Жанны помогла скрыть истину. Если бы Франсуа узнал, что его сын — плод случайной связи жены, их брак распался бы. Уязвленное самолюбие оказывается куда сильнее любви.
Их беседу прервали Жозеф, Деодат и Жак Адальберт. Все трое пребывали в превосходном настроении.
Утром Жанна пошла к павильону Франца Эккарта. Погода стояла переменчивая. Над лесом сгущались облака, грозившие пролиться дождем, но потом внезапно появлялось солнце, блиставшее, как взор лучника, заметившего бродягу. Она постучала в дверь. Никто не ответил. В двадцати шагах спокойно прошествовал лис, оглядевший ее с неподдельным интересом. — Жанна! Она обернулась: это был Франц Эккарт. Он называл ее по имени. Она поразилась, насколько похожи лицо юноши и мордочка лисицы. Но обнаружила в нем и черты Жоашена: сочные губы, совсем не походившие на материнские, и крупный нос с подвижными ноздрями. Он с улыбкой подошел к ней, щуря узкие глаза с длинными ресницами, которые усиливали его сходство с хищником. Густая темная шевелюра, напоминавшая лошадиную гриву, слегка подрагивала. Он обнял бабушку с веселой теплотой, открыл дверь и пригласил ее войти. По его словам, он вернулся с прогулки. За год чудовищная груда рукописей и палимпсестов ничуть не уменьшилась. У окна по-прежнему стоял медный телескоп, устремленный в небо. Франц Эккарт придвинул к Жанне стул, предложил ей сесть, снял плащ и расположился на сундуке. — Нам не хватало тебя на вчерашнем ужине, — сказала она. Он взглянул на нее молча, и в глазах его сверкнул иронический огонек. — Жанна, — сказал он, наконец, — ты же знаешь, что представляют собой эти сборища. Люди говорят, чтобы набить себе цену. И потом, мне не удалось бы избежать обычных вопросов: какое у меня ремесло? женат ли я? скоро ли женюсь? Можно подумать, что единственная цель человека — зарабатывать деньги и жениться. — А если бы подобные вопросы задала тебе я? — Это другое дело, потому что я знаю, как ты относишься ко мне. — И что же ты мне ответишь? Он устремил взор вверх, подыскивая слова. — Мое ремесло — поиск знаний. Это как постриг. Наивысшее наслаждение. Для семьи остается совсем немного времени. — А сердце? — Жанна, мы с тобой оба знаем, что сердце — в чреслах! Он расхохотался. Она тоже рассмеялась, но выглядела озабоченной. — Люди влюбляются, — сказал он. — Вступают в связь. Рождается ребенок. Начинается семейная жизнь. Нужно зарабатывать деньги. Он взмахнул рукой, показывая, что все это не имеет для него никакого значения. Она подумала, что Франсуа некогда тоже был равнодушен к женщинам, пока его не соблазнила Софи-Маргерит, как он сам не без юмора рассказал ей. — Франсуа обеспокоен, — сказала она. — Если бы я избрал военное ремесло и рисковал бы шкурой в каждом сражении, он, разумеется, гордился бы мной. Если бы я устремился в коммерцию, он был бы доволен, что любой мошенник может облапошить меня, поскольку я зарабатываю деньги. Но для чего нам нужно столько денег, великое небо? Чтобы купить еще один замок? Земли? Новых лошадей? Буду ли я есть в два раза больше? Какое пристрастие к власти! И какое тщеславие! Отцу хотелось бы, чтобы я занимался вместе с ним печатней, чтобы мы с братом могли со временем заменить его. Но чего стоит печатня без текстов, достойных печати? Он снова расхохотался, и смех этот внушал тревогу, ибо его юношеский облик резко контрастировал с беспощадной зрелостью суждений. — Но что делаешь ты со своей наукой? — спросила Жанна. — Ты посвятил себя Богу? Он взглянул на нее вопросительно и с явным удивлением: — Ты говоришь как мой отец. Способны ли мы, жалкие человечишки, не понимающие самих себя, постичь столь огромное существо, как Бог? Она была оглушена. Этот мальчик не верит в Бога? Можно ли верить в то, что нельзя постичь? Вопросы роились в ее мозгу. — И что же тогда? — прошептала она. — Я пытаюсь познать Его законы. Тем самым я более приближаюсь к Его мудрости, нежели посредством пустых молитв. — Пустых? — Как могу я просить Его, если Он лучше меня знает, что мне нужно? — ответил он с той же обезоруживающей улыбкой. — Каким образом познаешь ты Его законы? — Разгадывая тайну созданных им светил, которые управляют нашими жизнями. Она приободрилась: значит, он астролог. Второй в ее жизни — первым был Жоффруа Местраль, художник из Анжера, подмастерьем которого служил настоящий отец Франца Эк-карта. Поразительное совпадение. — Ты не расскажешь мне, что тебе удалось обнаружить? — шутливо спросила она. Он встал, прошелся по кабинету, устроенному в самой большой комнате павильона, потом остановился перед Жанной. — Разумеется, я изучил небо моего рождения. Потом небо матери. И отца. В день моего зачатия с матерью случилось несчастье. Марс находился в созвездии Тельца. Для нее он был в Восьмом Небесном Доме. Она ничего не понимала. — Это означает, — резко произнес он, — что мою мать, скорее всего, изнасиловали. Жанна почувствовала, как у нее забилось сердце. — Я не верю, что подобное мог сделать отец. Это не в его характере, да он и не нуждался в этом, ведь у меня есть старший брат. Ты знаешь моего настоящего отца? Она сглотнула слюну. — Нет. То есть я хочу сказать… у меня нет причин полагать, что ты не сын Франсуа… Она поняла, что совершила оплошность, ибо он улыбнулся. — Изучение моего Четвертого Небесного Дома показывает, что мой отец — человек, наделенный необыкновенными способностями, чем и объясняется моя дружба с животными. Она вспомнила лиса, который совсем недавно прошел мимо нее. Потом вновь
Утром Жанна пошла к павильону Франца Эккарта. Погода стояла переменчивая. Над лесом сгущались облака, грозившие пролиться дождем, но потом внезапно появлялось солнце, блиставшее, как взор лучника, заметившего бродягу. Она постучала в дверь. Никто не ответил. В двадцати шагах спокойно прошествовал лис, оглядевший ее с неподдельным интересом. — Жанна! Она обернулась: это был Франц Эккарт. Он называл ее по имени. Она поразилась, насколько похожи лицо юноши и мордочка лисицы. Но обнаружила в нем и черты Жоашена: сочные губы, совсем не походившие на материнские, и крупный нос с подвижными ноздрями. Он с улыбкой подошел к ней, щуря узкие глаза с длинными ресницами, которые усиливали его сходство с хищником. Густая темная шевелюра, напоминавшая лошадиную гриву, слегка подрагивала. Он обнял бабушку с веселой теплотой, открыл дверь и пригласил ее войти. По его словам, он вернулся с прогулки. За год чудовищная груда рукописей и палимпсестов ничуть не уменьшилась. У окна по-прежнему стоял медный телескоп, устремленный в небо. Франц Эккарт придвинул к Жанне стул, предложил ей сесть, снял плащ и расположился на сундуке. — Нам не хватало тебя на вчерашнем ужине, — сказала она. Он взглянул на нее молча, и в глазах его сверкнул иронический огонек. — Жанна, — сказал он, наконец, — ты же знаешь, что представляют собой эти сборища. Люди говорят, чтобы набить себе цену. И потом, мне не удалось бы избежать обычных вопросов: какое у меня ремесло? женат ли я? скоро ли женюсь? Можно подумать, что единственная цель человека — зарабатывать деньги и жениться. — А если бы подобные вопросы задала тебе я? — Это другое дело, потому что я знаю, как ты относишься ко мне. — И что же ты мне ответишь? Он устремил взор вверх, подыскивая слова. — Мое ремесло — поиск знаний. Это как постриг. Наивысшее наслаждение. Для семьи остается совсем немного времени. — А сердце? — Жанна, мы с тобой оба знаем, что сердце — в чреслах! Он расхохотался. Она тоже рассмеялась, но выглядела озабоченной. — Люди влюбляются, — сказал он. — Вступают в связь. Рождается ребенок. Начинается семейная жизнь. Нужно зарабатывать деньги. Он взмахнул рукой, показывая, что все это не имеет для него никакого значения. Она подумала, что Франсуа некогда тоже был равнодушен к женщинам, пока его не соблазнила Софи-Маргерит, как он сам не без юмора рассказал ей. — Франсуа обеспокоен, — сказала она. — Если бы я избрал военное ремесло и рисковал бы шкурой в каждом сражении, он, разумеется, гордился бы мной. Если бы я устремился в коммерцию, он был бы доволен, что любой мошенник может облапошить меня, поскольку я зарабатываю деньги. Но для чего нам нужно столько денег, великое небо? Чтобы купить еще один замок? Земли? Новых лошадей? Буду ли я есть в два раза больше? Какое пристрастие к власти! И какое тщеславие! Отцу хотелось бы, чтобы я занимался вместе с ним печатней, чтобы мы с братом могли со временем заменить его. Но чего стоит печатня без текстов, достойных печати? Он снова расхохотался, и смех этот внушал тревогу, ибо его юношеский облик резко контрастировал с беспощадной зрелостью суждений. — Но что делаешь ты со своей наукой? — спросила Жанна. — Ты посвятил себя Богу? Он взглянул на нее вопросительно и с явным удивлением: — Ты говоришь как мой отец. Способны ли мы, жалкие человечишки, не понимающие самих себя, постичь столь огромное существо, как Бог? Она была оглушена. Этот мальчик не верит в Бога? Можно ли верить в то, что нельзя постичь? Вопросы роились в ее мозгу. — И что же тогда? — прошептала она. — Я пытаюсь познать Его законы. Тем самым я более приближаюсь к Его мудрости, нежели посредством пустых молитв. — Пустых? — Как могу я просить Его, если Он лучше меня знает, что мне нужно? — ответил он с той же обезоруживающей улыбкой. — Каким образом познаешь ты Его законы? — Разгадывая тайну созданных им светил, которые управляют нашими жизнями. Она приободрилась: значит, он астролог. Второй в ее жизни — первым был Жоффруа Местраль, художник из Анжера, подмастерьем которого служил настоящий отец Франца Эк-карта. Поразительное совпадение. — Ты не расскажешь мне, что тебе удалось обнаружить? — шутливо спросила она. Он встал, прошелся по кабинету, устроенному в самой большой комнате павильона, потом остановился перед Жанной. — Разумеется, я изучил небо моего рождения. Потом небо матери. И отца. В день моего зачатия с матерью случилось несчастье. Марс находился в созвездии Тельца. Для нее он был в Восьмом Небесном Доме. Она ничего не понимала. — Это означает, — резко произнес он, — что мою мать, скорее всего, изнасиловали. Жанна почувствовала, как у нее забилось сердце. — Я не верю, что подобное мог сделать отец. Это не в его характере, да он и не нуждался в этом, ведь у меня есть старший брат. Ты знаешь моего настоящего отца? Она сглотнула слюну. — Нет. То есть я хочу сказать… у меня нет причин полагать, что ты не сын Франсуа… Она поняла, что совершила оплошность, ибо он улыбнулся. — Изучение моего Четвертого Небесного Дома показывает, что мой отец — человек, наделенный необыкновенными способностями, чем и объясняется моя дружба с животными. Она вспомнила лиса, который совсем недавно прошел мимо нее. Потом вновь
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (91) »