Литвек - электронная библиотека >> Вадим Львович Рабинович >> История: прочее и др. >> Алхимия >> страница 3
мнении о мире.

Но действительно ли алхимия была пасынком средневековья? Действительно ли ее пути и пути средневековой культуры никак не совпадали или совпадали лишь внешне? Двойственность места алхимии в современной ей культуре автор книги из виду не упускает и в противоречие не впадает. Алхимия и входит в средневековую культуру как ее часть (весьма своеобразная), и постоянно претендует всю эту культуру собой подменить. Поэтому-то и возможно на примере алхимии выявить многие фундаментальные черты культуры Средних веков.

К ЧИТАТЕЛЮ

На рубеже веков, отвечая на вопрос анкеты, составленной А. П. Николаевым, «XX век: вехи истории — вехи судьбы», — «Чем был XX век в истории России? Его социально-политические и нравственные итоги» — я ответил так: «Да, да. Не кукситесь и не обижайтесь. Главным событием XX века в истории России считаю выход в свет моей книги «Алхимия как феномен средневековой культуры» в 1979 году в издательстве «Наука»». Это ли не событие? А разве, так сказать, методологически обосновать алхимию советской власти (попутно с алхимией исторической), успешно взрастившей советского человека — гомункулуса из гомункулусов, на редкость живучего и жизнестойкого, — не есть ли дело, важнейшее из многих?! Понимаю: утверждение крайне субъективное. Но, доведенное до предела, оно становится предельно же объективным, сполна свидетельствуя о моем Я, о моем сознании: и тогда я (ты, он, она) есть весь XX век; но и весь XX век есть ты, он, она (Я). Объективно и навсегда. Как то, что время идет, а вечность самодостаточна. Как личность: непрерывное само-изменение, втиснутое в рамки идентичности. «Любое время — время для всего» (Антоний Шекспира, хотя и в переводе Пастернака). Еще раз: суверенная личность в ее беззащитности, но и в ее всесилии. А это и есть итог XX века: нравственный, и потому социальный, и потому же и политический.

И вот, спустя тридцать лет, моя Алхимия нимало не постарела и потому теперь воспроизводится стараниями Издательства Ивана Лимбаха и его замечательного редактора Ирины Кравцовой, за что им от всей души мое благодарение. Воспроизводится почти в первоначальном виде: как алхимический трактат об алхимии, но в другом окружении — история всех перипетий первого издания; продолжение алхимических штудий автора после выхода книги; рефлексия собственной мысли на этот счет; алхимические трансмутации меня самого за эти многие годы. С верою в чудо как радость нечаянную, которое явится или нет, но всегда мреет и зыблется; знанием, соскальзывающем в не-знание; любовью в виду не-любви. И в ином арт-сопровождении — художника и книжного дизайнера Ника Теплова, вежественно вошедшего в мою Алхимию. И ему тоже моё благодарение.

Здесь уместно выразить особую признательность Людмиле Личагиной — моему дорогому другу и верному помощнику, жене.

Прежний текст — совершенно иной контекст, и потому текст тоже другой. То же, да не то же. Раз случившееся не может пропасть без следа, хотя и претерпевает всяческие изменения на пути к вечному.

Трансмутация зайца

Осталось вовсе ничего,
Нисколько не осталось.
Стою один на пятачке,
Как заяц заполошный.
В окружье полая вода,
А пятачок ледовый,
И с каждой новою волной
Он тает, тает, тает…
И, встав на цыпочки, тянусь,
Дрожу, как на пуантах,
Как будто я хочу взлететь
Золотокрылой рыбкой.
Одна надежда на авось
Или на чудо-юдо,
Которое, когда не ждешь,
Из ниоткуда грянет.
Сквозь туч проклюнется звезда,
 А зайцы, Солнца дети,
Отца не вспомнят своего,
Да и Луну не вспомнят.
Но будут, память потеряв,
Длить жизни быстротечность
Угасшие на склоне дня
Солнечные зайцы.
А поутру Левиафан
Величиною с небо
Сорвется в океан морей
С высот своих высоких.
Как говорится, не судьба…
И всею мощью глыбьей
Он дно пробьет, а вот меня
И усом не заденет.
И, вытеснив за край беды
Большой воды стихию,
Спасет он своего зайца
(В согласье с Архимедом,
И с Птолемеем заодно,
Китом и черепахой).
И синь тех дрогнувших небес
Пойдет на нимб кому-то,
И этим кем-то буду я,
Неравнодушный к нимбам.
Гордыня головы дурной…
И девушка босая
Примерит радугу. И все.
И никакой заботы.
…Меж тем солярные часы,
 Как принято в Эдеме,
Бьют вечность без пяти минут
До нового Потопа…
5 сентября 2011 года

БОЛЬШОЕ КОРОЛЕВСКОЕ ИСКУССТВО

Они искали философский краеугольный камень преткновения у Христа за пазухой.

Рабинович

ПРОЛОГ

Алхимический трактат как исторический источник
Рассказывают: по повелению Александра Македонского на могиле Гермеса Трижды Величайшего, легендарного основателя тайного алхимического искусства, начертаны тринадцать заповедей «Изумрудной скрижали». Эти слова — священный материал, из которого столько веков строило самое себя алхимическое мироздание — здание герметического мира. Коричнево-палевые отсветы алхимического горна вспарывали кромешный мрак нескончаемой ночи средневековья. Я сказал «ночь средневековья», повторив привычный штамп. Века мрака и тлена. Но если и вправду Средние века — сплошь ночь, то тогда, как остроумно заметил один историк, население этих самых Средних веков работало только ночью[1]. «…Могло ли средневековье вообще быть сплошным адом, в котором человечество пробыло тысячу лет и из которого это бедное человечество извлек Ренессанс? — спрашивает Н. И. Конрад. — Думать так — значит прежде всего недооценивать человека…». Готическая архитектура, лучезарная поэзия трубадуров, рыцарский роман, жизнерадостные народные фарсы, захватывающие зрелища — мистерии и миракли… «Средневековье — одна из великих эпох в истории человечества» (Конрад, 1972, с. 255–256)[2]. И вот посреди этого полнозвучного, чужого и дальнего, средневековья — вовсе таинственная алхимия, впечатляющее свидетельство поразительно устойчивого сознания, укорененного в освященном многовековым практическим и интеллектуальным опытом предании.

XX век. Химия, постигающая тайну неживой материи, но и тайну жизни, мечущаяся меж всемогущей физикой и всеобещающей биологией. Загадочно