покореженная проволока и безжизненная, но дорогая человеческая плоть — на таком контрасте строит свою новеллу писатель.

«Торс» не только рассказ о войне, это и новелла о любви, о непреходящем человеческом чувстве.

Человек беззащитен перед смертью и, как правило, не торопит ее. Тем более добрый христианин — а бельгийцы богобоязненные католики — не должен желать смерти своим близким. Однако это не так. Гротескна и зловеща ситуация, которую представляет Хуго Рас в новелле «Прекрасная конъюнктура в Бенилюксе». Взрослые дети везут своих престарелых и немощных родителей из Англии, Италии или ФРГ в Бельгию, где могут по сходной цене оставить их навсегда. Именно здесь, «где лучший в мире сервис», они могут от них избавиться, проведя с ними несколько дней в пансионате, доставив им последнее удовольствие, скажем, накормив хорошим обедом, напоив шампанским или позволив отцу ущипнуть полную барменшу. Счет за услуги оплачивается заранее. Бизнес на смерти близких продуман до деталей. Не всегда просто детям покончить с отцом или матерью в три дня, но тогда им придется заплатить за шесть или девять дней. Деньги — хороший режиссер, они умеют вразумить даже самых горячо любящих родственников. Отправился с помощью запланированного укола на тот свет и отец героев рассказа «Прекрасная конъюнктура в Бенилюксе».

Новелла написана реалистически: несколько выразительных сценок в пансионате и сухое заключение о состоянии экономики стран Бенилюкса: «Конец аграрного периода случайно совпал с началом ухудшения конъюнктуры. Экономическая драма началась, однако, уже раньше, с того момента, как экономически сильные государства провели у себя в молниеносном темпе автоматизацию всех ведущих отраслей промышленности…» Писатель прямо и без обиняков связывает состояние умов и сомнительные по гуманизму законопроекты с экономическим кризисом в стране, с безработицей, ростом цен.

Об извращенной обществом природе отношений родителей с детьми говорится и в рассказе Хуго Клауса «Мы вам напишем». Жалкая, усталая, затравленная жизнью старуха уговаривает своего сына помочь ей устроиться на работу. Рассказ построен как диалог, в котором каждая фраза исполнена иного смысла. Ни мать, ни сын не говорят правды, они всеми силами стремятся уйти от преследующей их действительности, но она напоминает им о себе то небрежностью официанта, то неуважительностью тона директора, то неуместностью их одежды. Бедный человек, чьи чувства часто искренней и возвышенней, чем чувства богатых, не может рассчитывать на чудо, сын не имеет возможности обеспечить матери безбедную старость, а мать ничем не может облегчить жизнь своего сына.

«Как только искусство ослабевает от эстетизма, его отсылают к природе, так больного отправляют лечиться на воды», — писал Андре Жид. Литературы Бельгии не только близки к природе, они прослушивают пульс жизни своих городов и заглядывают в лицо современному миру. Любой, взявший в руки эту книгу, убедится в творческой одаренности бельгийских авторов, точности живописания, их искреннем стремлении понять действительность.

Оксана Тимашева

Констан Бюрньо

Катерина

Я помню ее, сидящую июньским днем на пороге своего домика: бледную, со слегка вздутым животом. Соседи говорили: «У нее водянка». Вообще она работала в городе, но вот уже несколько недель — раздутая и измученная этим странным недугом — как вернулась в дом к своим родителям.

Я помню ее худой, мертвенно-бледной, с выпирающими костями. Ее длинное, изможденное тело завершалось маленькой смешной головкой, на которую словно была нахлобучена жалкая каштановая шевелюра. Катерина все же умудрилась соорудить из нее что-то вроде прически. Крошечный нос ее почти целиком состоял из огромных впадин черных ноздрей. И тяжелые руки безжизненно свисали вдоль длинных бедер.

Она словно еще больше раздувалась и бледнела, перебираясь от одного стула к другому. «У нее водянка», — повторяли соседи.

Итак, это произошло в осеннее воскресенье, во время ранней обедни. Катерина и ее младший брат остались одни в доме. Жан-Простак курил трубку в кухне, облокотившись на стол. Беззлобное лицо с маленькими спрятавшимися глазками было невозмутимо, как у настоящего идиота. Вдруг его привлекли звуки в комнате сестры.

Оттуда раздавались стоны. И вдруг… Плач новорожденного!.. Он бросился к двери.

— Жан!.. Нет! Нет!.. Не открывай, беги предупреди их… Все кончилось!..

Жан-Простак поколебался, слушая крики, плач ребенка. Эти крики!.. И успокаивающий голос женщины, только что ставшей матерью.

Жан-Простак помедлил, потом ушел.

Немного погодя снова раздались голоса самки и малыша… Да! Несмотря на принесенную цивилизацией белизну простынь, именно малыша и самки!

Катерина распрямилась, прислушалась к тишине… Она представила, как возвращаются мать, отец, трое других братьев; услышала пересуды возбужденной деревни; представила, как накатит стыд, заполонит все собой, завоет на каждом перекрестке.

Ей стало страшно. Она поднялась, прошла через кухню, наткнулась, выходя, на вилы, схватила их, побежала к навозной куче, вырыла яму… Потом она пошла за своим малышом, взяла его и бережно положила в яму. Он кричал! Она умоляюще протянула к нему руки, заметалась, потом быстро перевернула его лицом в землю. Он снова закричал. Она увидела большой камень, подняла его… Крак! Скорей! Скорей! Скорей! Катерина засыпала яму. И тут ей стало плохо. Она пошла в кухню, стала ощупью искать в темноте уксус…

Все!

Дверь была открыта! Был бледный день, все в сборе.

— Где он? — спросила мать.

— Где он? — переспросил отец.

Где он?..

Катерина взглянула на них, отступила к окну и, ничего не отвечая, прислонилась к столу… Вдруг она рухнула на него, соскользнула и, большая-большая, распростерлась на кафеле.

На дворе Жан-Простак звал новорожденного, приводя в ужас соседей окровавленным бельем, которое он схватил в комнате сестры. Он кричал, что она убила своего ребенка и от этого умерла сама.

Через час появились жандармы. Они рылись повсюду.

Но новорожденного нашел Жан-Простак. Он положил его, окровавленного и пахнущего навозом, прямо на стол Между двух усатых жандармов стояла, смотря прямо перед собой, Катерина — напряженная, смирившаяся.

В углу плакала ее старая мать. Отец и братья куда-то исчезли. Катерину увели.

Ее приговорили к двум годам тюрьмы.

Когда она вернулась, отец ее уже умер, а трое братьев женились. В остальном все осталось по-прежнему. Мать встретила ее нежно, со слезами.

В