покатывался со смеху всякий раз, как ему случалось посмотреть на меня.

Усвоив наконец элементарные правила пунктуации, я стал репортером-романтиком, специалистом по раскрытию преступлений; теперь не я бегал за Чарли Мак — Кадденом, а он за мной. Это был триумф творческого интеллекта над вульгарными способностями, вроде умения насвистывать сквозь зубы! Именно Чарли был моим доктором Ватсоном, когда я очертя голову взялся за опасное расследование Тайны Световых Сигналов в Роще Стеблера.

Из окна своей спальни я заметил, что в хлопчатнике, покрывавшем склон Индейского Холма, регулярно, через определенные промежутки времени, вспыхивали и гасли огни. Место это находилось примерно в двух милях от нас, за озером и лугом. Огни! Они вспыхивают и исчезают! Это, конечно, шифр! И всегда к ночи — после девяти часов! Время немецких шпионов еще не настало, а времена организованных конокрадов давно прошли, так что после глубокого и серьезного раздумья я решил, что здесь готовится какое-то преступление, и с важным видом позвонил Чарли, на которого еще так недавно смотрел снизу вверх, чтобы он взглянул на эти огни собственными глазами.

Стоя в летних сумерках у окна моей комнаты, мы окончательно убедились, что перед нами зловещие сигналы: вспышка — тьма, вспышка — тьма, вспышка.

— А как ты отнесешься, — спокойно заметил я, сидя вместе с Чарли в своем кабинете в Скотланд-Ярде, — если я скажу, что эти люди подают сигналы своим сообщникам и что это самая опасная во всем Стернском округе банда международных фальшивомонетчиков? Я намерен выследить их; хочешь помогать мне?

— Д-да, что ж, я не прочь, — пробормотал Чарли.

Меня вполне устраивала перспектива совместной работы с человеком, обладавшим такими физическими данными, как Главнокомандующий Мак-Кадден, и способным бесстрашно схватить руками даже полосатого ужа. Я не совсем ясно представлял себе, что предпримут фальшивомонетчики, когда их обнаружат. Еще начнут орать во всю глотку или, чего доброго, сопротивляться! Но Главнокомандующий сумеет как следует прикрикнуть на них — во всяком случае, я уповал на это.

Каждому понятно, что выслеживать преступников нужно только по ночам. Слыханное ли дело, чтобы профессора Мориарти^[1] ловили среди бела дня в прериях под звонкое пение жаворонков? Но док Льюис укладывал нас в постель не позже половины десятого. Каково было бы Шерлоку Холмсу, если бы он надел фрак, маску и оперный плащ с малиновой оторочкой и собрался спасать богемского короля, а тут вдруг раздался бы голос старого дока Льюиса: «Дорогой мой, уже десять минут десятого, пора спать, и, пожалуйста, без разговоров!»

Но вот выпал такой вечер, когда доктор ушел к больному, а мама отправилась на волнующее собрание Комитета Братства Утренней Звезды. Мы с Чарли помчались в Рощу Стеблера. Мы прицепились к фермерскому фургону, соскочили у хлопковых зарослей, и вдруг на Полковника Льюиса напал смертельный страх.

— Б-б-боюсь, Чарли, они заметят нас раньше, — чем мы их…

— Т-т-тогда мы удерем ко всем чертям! — решил мой практичный спутник.

С опасностью для жизни мы проползли целых десять футов и выбрались на лужайку, откуда была видна усадьба фермера. Вокруг стояла такая ужасающая тишина, что нам все время чудились какие-то жуткие звуки, которых и в помине не было. В кухне горел огонь; свет был спокойный, ровный и именно поэтому какой-то угрожающий. Чем занимается там эта банда? Фабрикуют поддельные золотые монеты, орудуя своими разбойничьими ножами?.. Или, может, следят за нами в подзорные трубы?

— Гляди! — прошипел вдруг Чарли. Иные критики будут, конечно, язвительно доказывать, что никто не сможет «прошипеть» слово, в котором нет ни одной шипящей. Но Чарли мог. Он именно прошипел. И тут я понял, что у опасных предприятий есть только один недостаток — иногда они бывают опасны.

Из дому вышел с фонарем в руках наш хороший знакомый, мистер Стеблер. Он направлялся в конюшню. Пока он шел, деревья, росшие на скотном дворе, то и дело заслоняли свет фонаря, и в его мигании можно было уловить отчетливый ритм: вспышка — тьма, вспышка — тьма, вспышка.

— Фальшивомонетчики! — горько усмехнулся Мак — Кадден. — Недаром Чарли Бенет считал тебя самым отъявленным олухом на нашей улице! Сигналы! А ну, погляди, что теперь делает мистер Стеблер!

Насколько я мог понять, мистер Стеблер просто оглаживал лошадь, но меня бросило в дрожь.

— А как, по-твоему, Чарли?

Но Чарли уже не было, его и след простыл, и я в одиночестве поплелся домой сквозь тьму, кишевшую фальшивомонетчиками, привидениями, свирепыми гризли и косматыми гориллами.

Утром в редакции «Геральда» мистер Хендрикс осведомился:

— Принес ты какие-нибудь новости насчет Братства Утренней Звезды?

— Ух, я совсем забыл спросить у мамы!..

— Превосходно! Просто превосходно, Гарри! Теперь давай-ка посмотрим: сколько я плачу тебе?

Потрясающая надежда зажглась в моем юном сердце.

— До сих пор я получал ноль долларов и столько же центов в неделю.

— Так вот, мой мальчик, боюсь, что это слишком дорого. Ты уволен. Впрочем, я надеюсь, что тебе предстоит еще немало таких же репортерских триумфов.

Так оно и было.

ВСТРЕЧАЕШЬСЯ С ТАКИМИ ИНТЕРЕСНЫМИ ЛЮДЬМИ!

Следующие летние каникулы я опять проводил в славном городе Соук-Сентре (Миннесота); на этот раз я поступил в другой еженедельник, что принесло мне небывалое в истории журналистики повышение жалованья — целых триста процентов (вернее, просто центов). Сам Гораций Грили^[2] лопнул бы от зависти! Мой заработок поднялся с нуля долларов и нуля центов до трех долларов в неделю, и за это я должен был только подметать, писать заметки, набирать, вертеть ручку печатного станка и бегать за пивом; если даже считать, что мне переплачивали какую-нибудь сотню процентов, так ведь я был серьезным автором (да, да, я сказал «автором»), твердо усвоившим, что клевета куда менее опасна, чем ошибка в инициалах тех лиц, о которых нам случалось упоминать примерно раз в неделю.

Газета называлась «Уикли-Эвеланч».

Потом, когда я отправился на Восток, в колледж, я раз в неделю по вечерам подвизался в нью-хейвенской «Джорнэл энд курьер»; это был листок, примечательный тем, что его редакторы действительно хорошо относились к репортерам, даже если то были молокососы из Йеля, которым ничего не стоило брякнуть Арту Слоуну, редактору последних известий, что-нибудь в таком роде:

— А все же мне чертовски повезло, что я изучаю Гомера — не то, что вы, ребята; вам ведь не удалось получить приличного образования. А?

— «А»-это этимологическая частица древнеперсидского языка,