- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (12) »
Александр Башкуев Храмовник
«Не ссылайся, — прервал ее Храмовник, — на различия меж нашими Верами. На Тайных Собраниях нашего Ордена мы смеемся над сиими детскими сказками».Вальтер Скотт «Айвенго»
Шин Шут The Jester Le Fou Der Narr
«Открылась Бездна,Звезд полна.Звездам нет счету,Бездне — дна».
Москва, 1999 год
Я проводил его взглядом до самой земли. Люблю смотреть, как они падают… Задание я выполнил, полоса — вон она, и вообще — конец войны, их теперь — днем с огнем! Только сделал разворот к полосе, как на меня вываливается этакая лосина: красная и вместо крестов — конская голова! Голова-то меня и смутила: пока думал, кто это, — скорость у него — ого-го, сверху падает и лупит по мне почем зря. Я так растерялся, что — на себя и очередь ему через голову. Они всегда сверху проходят, чтоб врезать мне еще раз, а тут — мой заградительный. Да только дернулся я, дал сдуру очередь, а это же не Калашников Европа (черт бы ее побрал!), — перегрузок не любит, а я по сути «на кобру встал» — вот ствол и заткнулся. Не умеют в Европе. Без пушки — не война, я сразу на крыло и — вниз. К полосе. И тут у меня из рук джойстик шарахнуло… Эта лосина с конскою головой сверху падала — из облака и влупила уже оттуда. А когда подошла, врезала еще раз и клюнула вниз, а не как все! А я загляделся на падавшего и первой не видел. От второй ушел — прямо под первую! Да еще на хвост встал — меня в клочья!Заиграла музыка. На экране появился аккуратный гробик и надпись: «Вас воскресить?» — я с досады аж по столу — кулаком. Девятая кампания — я уж месяц летаю по вечерам, думал — хоть на этот-то раз! Блин… Не надо меня воскрешать. Неспортивно. Интересно, кто это меня? Точно — ас. Смотрю в записи — так и есть: красный с конскою головой — сам «красный барон» фон Рихтгофен! Время: декабрь семнадцатого — я чуть не выругался. Ладно, от Рихтгофена — не обидно… Дурак… У нас — Революция, скоро у вас офицеров пошлепают, летел бы под Ригу — комиссаров шмалять. Убьют ведь тебя, дурака! И в жизни убили и здесь убьют. Навалятся всемером и кончат. Ваших-то уже всех посшибали! Ведь сам знаешь, что убьют… А вообще, — нормальный мужик. Жаль, что убили. Ему где-то месяц остался. Блин… Жаль мужика. Остался бы жив, Герингу не видать твоей эскадрильи, как своих ушей. Не было бы Геринга — Героя Войны, — привет «Пивному путчу». Не будь «Путча», не из-за чего сажать Гитлера. Не сядь Гитлер, не было б «Майн Кампф»! Не будь «Майн Кампф»… Не было гвоздя — кобыла захромала. Лошадь захромала — командир убит. Конница разбита — армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя… Жаль мужика.
За моей спиной кашлянули. Поворачиваю голову и вижу мою секретаршу Олю. Она уже надела шубку и смотрит чуть виновато: — Мы готовы. Вы кончили? Я смотрю на часы: без пяти одиннадцать. Блин… Конец года, директор кредитно-депозитного вся в делах, как сучка в репьях, а я дурака валяю. Рождество. Никто не хочет никого убивать и вообще… Все добрые, белые и пушистые. Никому не нужна огромная гайка к верному танку. Или винт к вертолету. Всем рождественских гусей подавай. В кленовом сиропе. А «утка-курка» — птичка маленькая, да костлявая, зачем ее за обеденный стол? Оленька подошла ко мне ближе, откатила меня вместе с моим креслицем на колесиках и с неодобрением достала из-под стола пустую бутылку из-под «чухонки». Так и не привык я ко всяким вискарям да текилам со всякими там бурбонами, наполеонами. А вот водочку уважаю. Запал как-то раз на «Финляндию», вот теперь и пью лишь ее — «чухоночку»! Рекомендую. Пока Оленька нагибалась, чтоб добыть из-под стола мой стакан, я ее чуток приголубил… Ну, так. По-свойски. Она чуток дернулась, покачнулась и я мигом усадил ее к себе на коленки. Поцеловал в щечку. Девонька еще сильней заюлила и с отчаянием глянула в сторону двери, я же сказал: — Да ладно тебе! Как будто она со мною не трахалась! Живее, чем ты — мне подмахивала. Фигня. Все свои. Кроме мужа ее — опарыша. Белого, мягкого опарыша из кучи дерьма. Так ей и скажи! Оля попыталась еще раз вырваться, когда от двери раздалось: — Он пьян. Пойдем домой, Граф… Хватит уже. Пора и честь знать… Я жду вас на вахте. В дверях стояла стройная, красивая женщина. Лена. Леночка… Что ж ты не дождалась меня, девочка? Дело прошлое — что мне, что Ленке, что — Оленьке уже скоро сорок. А сердечко все еще екает. Хорошие были тогда времена! Жизнь красивей, да вода — мокрей. Забыл доложить, — мы все ж ведь с одного и того же двора. С одной школы. Одного класса. Вместе в Универ поступали. И поступили. Странно было бы — не поступить. У нас был забавный двор и забавная школа. Папаша мой — бывший секретарь одного из московских райкомов партии. Фамилия — Кравцов. (Наверно — слышали.) Дед — Трижды Герой. За Винницу, Тегеран и еще кой за что. Великий чекист. Командовал ротой в 37-ом. Второй дед — сидел. И в 37-ом, да и — раньше. Из — «совсем бывших». Не Герой — нет. Полный кавалер Орденов Отечественной, Ленина, Славы, Боевого Красного Знамени… А вот — не Герой. По причине «социально чуждого происхождения». Зато — Народный Учитель. Директор той самой школы, где учили всех нас. Правда, умерли они еще до моего рождения. Первый — на Войне, став Героем «посмертно». Второй… За год до моего рождения. Потому что в молодости отбили ему на фиг и — печень, и почки. Сами знаете — где, и сами знаете — кто. Ленкин отец… Известный хирург. За немалые деньги делал кому нужно скромную операцию. Отрезал мальчикам — лишнее. Старший сын хирурга великого… Одного из тех самых врачей. Ага, — тех самых! А Ленкина мать — из семьи потомственных ювелиров. Поставляли украшения Императорскому двору со времен Нессельрода. Был такой канцлер у Николай Павловича. В общем… Смешались в кучу — кони, люди и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой… Забавная у нас была школа. «Половина детей от парткома, другие — завхозовские, третьи — по знакомству…» Поэтому и сексуальная революция для нас грянула чуток раньше, чем для всех прочих. О чем это я? Не важно… Теперь — все не важно. Я закрыл глаза. Я услыхал голос деда Васи — отца моей мачехи. Как-то раз, вспоминая про смерть моего деда — чекиста, деда Вася сказал: «Мы все — Храмовники. Мы Предали и Продали нашу с тобой Землю Обетованную. Знаешь почему? Потому что… Страшно прибыть в Иерусалим и найти лишь развалины. Страшно знать, что тысячи твоих друзей и товарищей легли черт знает ради чего, ибо в
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (12) »