- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (82) »
какая уж тут изоляция, когда у каждой клетки три стены, четвертая — решетка? При известной ловкости, просовывая руки сквозь решетку, можно передавать записки из купе в купе через весь вагон. Да и каждое слово слышно.
— Первая, первая, что одна едешь?
Первая — это я, по номеру клетки. Она в вагоне крайняя.
— Политическая.
— Ну?! Это что ты, в Андропова стреляла?
— А что, в него стреляли разве?
Ничего я об этом не знаю, в тюрьме КГБ газет не давали, да и вряд ли бы об этом было в газетах. Меня посадили еще при Брежневе, а что теперь у нас «лично товарищ Андропов», я узнала уже на суде, из речи прокурора.
— Еще как стреляли, жаль, промазали.
— Не промазали, в колено попали (это уже следующая клетка включается в разговор).
— Нет, я за стихи.
— Это как же за стихи? Против власти, что ли?
— Независимо от власти, вот они и обиделись.
— Про Бога, небось?
— И про Бога тоже.
— Это да, это они не любят. А почитай. Помнишь, нет?
Еще бы мне не помнить. Начинаю:
Притихли. Слушают. Господи, да что они поймут — это ведь урки, половина из них сроду ни одной книжки не прочла. А с другой стороны, не все ведь урки, какой только люд не сидит по нашим тюрьмам! Слушают.
— Не разговаривать!
На рожон не лезу, лучше переждать вохровскую бдительность, все равно ее надолго не хватит. Через минут десять голос:
— Первая, ты нам на бумажку спиши и подгони в шестую, ладно? Звать-то тебя как?
— Ира.
— Ну, пиши, Иринка.
Писать, в общем, рискованно. По советскому закону это квалифицируется как «распространение клеветнических документов в стихотворной форме». Перехватят — могут пришить новое дело. Но, с другой стороны, не сидеть же в лагере семь лет, как мышь под метлой! Ведь этого КГБ от меня и добивается чтобы я боялась давать людям свои стихи! А это ведь тоже люди — преступники или нет, — я не Господь Бог в этом разбираться и их судить. Хороши они или плохи — это тоже мой народ, как и мальчишка-конвойный в солдатской форме. Нетушки, самоцензурой мы заниматься не будем. Писать, однако, трудно: вагон трясется, рука прыгает. Подожду остановки. И что же им написать, чтобы все поняли? Вот это, пожалуй, про тюремного домового. И веселое что-нибудь, например, про летучую кошку. И это — про старушку, которая ждет. Остановка долгая, я исписываю двойной лист из тетрадки.
— Девочки, в шестую подгоните, пожалуйста!
— А нам?
— Вот они прочтут и пускай вам подгонят, не писать же мне десять раз.
— А мы перепишем, можно?
— Как хотите. В общем, найдут — по головке не погладят.
— Хрен они у нас найдут!
— Вот еще одно слово — и до завтра никого в туалет не выведу!
Это конвойный присоединился к беседе. Угроза, кстати, серьезная: куда в клетке денешься, если в туалет не поведут? А вести в туалет — дело для конвоя хлопотное: один стой возле этого самого туалета, один «на коридоре», и еще один — открывай все купе по очереди и каждого сопровождай туда и обратно. Ясно, что чем реже, тем меньше мороки, и выводят редко, доводя людей до изнеможения. Мужчины иногда не выдерживают, мочатся в пластиковый пакет, а если нет — то в сапог. Женщины воют, но терпят. Впрочем, этот белобрысый явно беззлобен и пригрозил для порядка. Бабы из третьей это моментально улавливают.
— Ой же ты, солдатик мой белявенький! Что ж ты такой сердитый, а? Иди сюда, я тебя поцелую!
— Но-но, не озоруй!
— Да я ж разве озорую? Вот разочек поцелую — лучше усы расти будут. Ты какие усы хочешь — беленькие или рыженькие?
— Разговорчики!
— Ну не хочешь разговорчики — мы тебе песенку споем. Начинай, девочки!
— Ох, девки, добалуетесь вы у меня!
— Добалуемся — ляльку родим, по амнистии пойдем. Бе-ля-я-венькую!
— Ну все, цыц, сейчас начальник конвоя проходить будет!
Это уже человеческий аргумент — взгреют парня, если заметят, что он болтает с заключенными. Бабы затихают. Уже, наверное, и спать пора: погрузили нас вечером, а с тех пор столько событий. Интересно, который теперь час? Интерес, конечно, абстрактный: заключенным часов не положено. Когда надо, разбудят, когда надо — поведут куда надо. Как странно сужается реальность в тюрьме! Ничего-то я не знаю: ни где буду завтра, ни в какую сторону везут, ни что на свободе происходит. И про Игоря не знаю арестован он или нет. Со времени суда прошел месяц, а писем-свиданий нам, конечно, не разрешили. Где ты сейчас? Тоже, наверное, засыпаешь на нашем раскладном диванчике или на тюремных нарах? Спи, мой родной. Дай тебе Бог силы.
— Не берись совладать,
Если мальчик посмотрит мужчиной,
Засчитай как потерю, примерная родина-мать!
Как ты быстро отвыкла крестить уходящего сына,
Как жестоко взамен научилась его проклинать!
— Валентина Терешкова
Захотела молока,
Не попала под корову,
А попала под быка…
Глава третья
Утро. Поезд стоит уже несколько часов. Я уже знаю, что нас везут в Москву и что будем на месте в лучшем случае к вечеру. Нормальный пассажирский поезд идет из Киева в Москву двенадцать часов, но зэковские вагоны цепляют к товарным поездам, а потому дороги нам не меньше суток. Я почти все время в полусне: так меньше замечаешь время и окружающую маяту. Но в вагоне нарастает шум. — Начальник! Веди в туалет! — На стоянке не положено! — А когда тронемся? — Как положено, так и тронемся! Дальше следует безнадежный зэковский мат — кто их знает, когда положено. Проходит еще сколько-то времени, тронулись. — Начальник! «Начальник» молчит. Это уже не вчерашний мальчишка, смена поменялась. Этот, видимо, сверхсрочник, добровольно оставшийся на этой службе. Из каких соображений можно добровольно стать конвойным — для меня загадка. Глаз не видать — стоит спиной. Щеки видны с затылка, и сам затылок сытый, красный. Интересно, слышит он зэковский стон или умеет отключаться? Женщина в третьей клетке плачет, невмоготу. — Начальник! Хоть беременную-то выведи! Плевать этому начальнику на всех беременных, что он и дает понять выражением своего затылка. Сколько-то времени еще натикало? полчаса? час? — Ребята! Качай! — Кто сказал?! — это глухонемой наш мучитель немедленно среагировал. Ну уж где тут разберешь в общем галдеже, кто что сказал? Молодой мужской голос, но мужчин в нашем вагоне, наверное, человек семьдесят. Что означает это крамольное «качай», я узнаю на следующей же минуте: зэки начинают раскачивать вагон. Все вместе, в такт, отшатываясь от одной стены клетки к другой. Вагон так набит людьми, что это дает результат почти- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (82) »