Расспрашивать про Мэй Расселл - это и значит нарываться на неприятности. Она не для цветных.

- Это как понять?

- Да она... алая леди! - прошептал он.

Я расхохотался. Я не слышал этого выражения с тех пор, как прочитал "Алую букву"(1) в школе и, помню, ужасно был разочарован тем, что книжка оказалась отнюдь не из "озорных". Почтальон тоже осклабился, показав ряд неровных зубов.

___________________________________________________

1 Роман американского писателя Н.Готорна, повествующий о судьбе женщины, совершившей грех прелюбодеяния и в наказание носившей на груди алый знак грешницы.

- Ты не так понял, отец, - пояснил я. - Нет ли тут отеля, где я могу перекантоваться пару дней?

- Для цветных - нет. В Бингстоне только тридцать девять цветных семей.

- Черт, а что в Огайо и закон о гражданских правах не действует?

- Да мы же находимся на границе с Кентукки, так что... - он махнул короткой коричневой рукой куда-то на юг. - У нас тут редко появляются цветные чужаки. Миссис Келли берет постояльцев, но у неё сейчас полный набор. Ты сколько намереваешься у нас пробыть?

- Пару дней. Я... музыкант. Еду в Чикаго. Просто Мэй Расселл знакомая одного местного парня. Моего дружка.

- Я так и понял, что ты из артистов. А как зовут приятеля, которого ты ищешь? Я же тут всех знаю.

- Однополчанин. Знаю только имя - Джо. Наверное, все-таки не тот городок, - врал я напропалую. - Сказать по правде, я уже долгонько верчу баранку и малость простыл в дороге. Надо мне несколько деньков передохнуть.

- Вообще-то вид у тебя не больной. Я Сэм Дэвис. Пожалуй, я смогу тебя к нам взять.

- Спасибо, отец. Я Гарри Джонс, - сказал я, в момент придумав себе незамысловатое имя.

Мы обменялись рукопожатием, и он спросил:

- Как тебе два доллара за ночлег и доллар за стол?

- Отлично.

- Пойду позвоню Мэри - это моя жена - предупрежу о тебе. Сверни налево на Элм-стрит, вон там на светофоре. Пройдешь пять кварталов - увидишь кирпичный дом с деревянными утками на лужайке. Проволочный забор. Это мы. Там у нас цветной район. Спроси у любого, где дом Сэма Дэвиса. Топать недалеко.

- Да я на колесах... - и я кивнул на "ягуар".

Автомобиль произвел на него впечатление.

- А сотню можно на нем выжать?

- Если вдавить педаль газа до упора. Спасибо за гостеприимство. Пойду и прямо сейчас завалюсь спать. А что, если я сначала куплю газету, расовый бунт тут не вспыхнет?

- Э, мистер Джонс, Бингстон не такой уж скверный городишко. А местная "Ньюс" выходит только в полдень. Разве что тебя интересует вчерашний номер.

- И вчерашний сойдет. Хочу почитать перед сном.

- Можешь купить в табачной лавке на другой стороне улицы. Пойду позвоню Мэри предупрежу её о твоем приходе.

Я купил газету и, когда садился за руль, из аптеки появился полицейский и по-приятельски осведомился:

- Что, тачка-то европейская?

Он держался и впрямь дружелюбно, однако стоило бы мне зайти в аптеку выпить кофе, как он тут же бы появился там с перекошенной рожей.

- Английская.

- Дорогая, надо думать?

- Правильно думаете, - сказал я, включив зажигание.

- Неужто лучше наших?

- Нет. - ответил я, подавая назад. Я свернул на светофоре и тут же припарковался к тротуару. Элм-стрит представляла собой вереницу больших домов и огромных зеленых лужаек. В газете был помещен репортаж из Нью-Йорка о Ричарде Татте, которого обнаружили в его комнате забитым насмерть. Полиция разыскивала "негра", подозреваемого в убийстве. Отпечатки пальцев, снятые с убитого, свидетельствовали, что он не Ричард Татт, а Роберт Томас - преступник в розыске. Ниже была подверстана краткая и несколько самодовольная заметка о том, что Роберт Томас - уроженец Бингстона и в течение последних шести лет разыскивается местной полицией. В газете не сообщалось ничего нового для меня, поэтому я её сложил и поехал дальше.

Дом почтальона оказался лучше, чем я ожидал. Старый, но крепкий. Вообще-то говоря, все дома в этой "негритянской" части города выглядели очень прилично. К дому вела подъездная аллея, за домом виднелся гараж. Я остановился на аллее, вышел и запер машину. Мои номера были покрыты достаточным слоем грязи. Пухлая женщина с коричневым лицом открыла дверь и сказала:

- Вы, верно, и есть мистер Джонс. Проходите. У меня и времени-то не было прибраться в гостевой комнате. Мы ею не пользовались с тех самых пор, как у нас гостил мой кузен Аллен из Дейтона. Сейчас, я только пыль вытру...

- Я с ног валюсь, - признался я, внезапно почувствовав прилив усталости. - Я бы хотел прямо сейчас отправиться в кровать.

- Вы, верно, решите, что я плохая хозяйка.

- Не решу. Я слишком устал, чтобы делать какие-то выводы. Покажите мне мою комнату.

- Как хотите. У вас и вправду усталый вид. Я вам дам полотенце. А где ваши вещи?

- В машине, - солгал я. - Я их потом принесу.

Я последовал за ней на второй этаж, и она привела меня в большую комнату, обставленную старенькой громоздкой мебелью. Кровать показалась мне чудесной. Хозяйка дала мне полотенце, сказала, что ванная в конце коридора, и пустилась оправдываться за пыль и прочий беспорядок. По мне же, комната являла собой образец идеальной чистоты - нигде ни пылинки. Я остановил поток её красноречия, повесив свое твидовое пальто от "Харриса" в шкаф. Уже в дверях она проговорила:

- Мистер Дэвис предупредил вас: два доллара за ночь и...

- Предупредил, - и с этими словами я дал ей пятерку.

- Да только про стол он не то сказал. Продукты нынче подорожали. Будет два доллара в день, а не один.

- О'кэй.

- Сдачу потом принесу, - она сунула банкноту в карман передника и неловко замолчала. - Надеюсь, вы не пьющий, мистер Джонс.

- Только уставший. Всего хорошего, миссис Дэвис.

Когда она ушла, я снял пиджак и, заперев дверь, спрятал бумажник с жетоном под матрас, а телевизионное досье на Томаса под ковер. Сняв нейлоновую рубашку и трусы, я удостоверился, что коридор пуст, и дунул в ванную. Ванна оказалась целым бассейном. Я принял душ, выстирал рубашку и трусы, насухо вытерся и совершил ещё один спринтерский рывок в голом виде по коридору. Развесил рубашку и трусы на стуле, опустил жалюзи и улегся в постель.

Я хотел поразмыслить. Мне просто необходимо было поразмыслить, если уж я намеревался выпутаться из этой заварухи. Но я уже двое суток не спал, а кровать была такая мягкая и уютная... Когда я пробудился от сна, бледные стрелки моих наручных часов сообщили, что уже десять. Я давил подушку двенадцать часов кряду. Чувствовал я себя прекрасно - и ужасно, проклиная себя за столь пустую трату времени.

Я открыл жалюзи. За окнами было темно, на улице едва виднелись редкие фонари. Я протер глаза, раскурил трубку и стал одеваться. Шататься в этом городишке больше двух дней было опасно. Правда, моя безопасность после столь