все круче, отцу он еще перечить не смел. Однако Дхарам Сингх старел, хозяйство постепенно переходило в руки старшего сына. Отец видел, что за человек этот Бханта, и очень печалился. До сих пор мудрость Дхарама Сингха спасала семью от домашних свар, но со временем их, видно, не миновать!

Наконец, Джагсир добрался до полей, увидел «свою» землю, и горечь с души его как рукой сняло. Сколько времени прошло с последнего полива? В те дни Бханта ел Джагсира поедом и отцепился лишь тогда, когда была вспахана и засеяна каждая бороздка на землях Дхарама Сингха. Теперь все поле заросло кхаббалом. Джагсиру почудилось, что поблескивающие в лучах месяца жесткие листья сорняка глядят на него и посмеиваются.

Джагсир с самого детства сердцем прирос к этому полю. С тех пор, как начал себя помнить, он приходил сюда, видел, как отец пашет эту землю, называя ее своей. И доныне Джагсир считал, что у него есть две собственности: дом и поле. А на самом деле земля эта принадлежала Дхараму Сингху. Но когда-то, много лет назад, отец Дхарама Сингха преподнес отцу Джагсира тюрбан из своей родовой деревни — в знак особого уважения и как бы признания между ними близкого родства, а также продолжая платить издольщику положенную часть урожая, выделил ему четыре вигхи^[2] своей земли. Отец Дхарама Сингха намеревался переписать эти четыре вигхи на имя отца Джагсира, но тут пошли споры о прямом и косвенном владении, и желание это так и осталось неосуществленным.

— Эх, издольщик! — не раз в сердцах говаривал отец Дхарама Сингха. — Были бы мы с тобой сыновьями одной матери — да я бы записал на тебя половину имения!

Джагсир помнил, как каждый год отец Дхарама Сингха вместе с его отцом отправлялись на ярмарку. Для этого случая они надевали одинаковые тюрбаны, одинаковые рубахи, одинаковые туфли — на двойной кожаной подметке, расшитые настоящей золотой нитью. В деревне друзей так и звали— «пара лебедей». На людях отец Дхарама Сингха не решался садиться рядом со своим издольщиком, но когда Джагсиру было лет пять, он однажды застал их в полевой сторожке распивающими вино из одной глиняной чашки. Отцу Дхарама Сингха часть земли досталась по наследству. Но отец Джагсира и сам Джагсир так рьяно, вкладывая всю душу, на ней трудились, что к концу жизни хозяин вдвое расширил свои владения. Никогда не забудет Джагсир, как его отца позвали к смертному ложу отца Дхарама Сингха.

— Дхармиа^[3], — обратился к сыну умирающий, — Отныне считай, что мой издольщик — это я сам. Если ты его обидишь, покоя мне не будет на том свете, гореть мне тогда в аду. Всем своим добром обязан ты издольщику — он поливал своим потом нашу землю, он рисковал жизнью, расплющивая головы кишащим там змеям. Без него быть бы мне водоносом... Хоть и разные у нас семьи, по сути дела в этом последнем рождении мы с ним кровные братья. То, что он увидел свет под другой крышей, — чистая случайность.

Горько стеная, отец Джагсира омыл слезами ноги умирающего. И тут, на глазах у всей семьи, отец Дхарама Сингха знаком велел своему издольщику сесть на край постели и уже холодеющими руками потянулся обнять его...

Дхарам Сингх не нарушил отцовской воли; сам выдал замуж дочерей издольщика, сам нес бремя расходов его семьи. И ни разу не попрекнул отца Джагсира, когда тот одряхлел и не мог уже работать по-прежнему.

А потом наступил черед и для отца Джагсира. В тот день он позвал к себе Дхарама Сингха. Соединив его руку с рукой сына, отец Джагсира сказал:

— Вот так, Дхарам Сиан! Когда-то твой отец в предсмертный свой час вложил мою руку в твою. А ныне я прошу тебя принять руку моего сына — и ухожу... Теперь — как тебе совесть подскажет... Сделай его своим братом, будь ему хранителем...

Волю отца Джагсира Дхарам Сингх тоже исполнил. Он никогда не смотрел на Джагсира только как на издольщика. И хотя теперь, постарев, он все больше отходил от дел, передавая их Бханте, Джагсира он не оставлял. Не раз уже Бханта ударялся в споры с отцом, намереваясь отобрать у Джагсира его четыре вигхи, однако Дхарам Сингх твердо стоял на своем:

— Ты, сынок, не забудь: мы не знаем, чей хлеб едим. Кипятком пожара не устроишь. На таких умников, как ты, бог с небес глядит, и ты ведь не знаешь, что он о вас думает. Спесь пучит, а смирение возносит. Что посеешь, то и пожнешь.

Бханту бесили эти нравоучения. Люди душатся из-за пайсы, а его отец отвалил какому-то издольщику четыре вигхи земли! Здоровые, сильные парни не гнушаются ничем, лезут в любую кабалу, лишь бы их взяли в долю, а отец его отдает этому змею, этому выжиге четвертую часть урожая!

Обо всем этом думал и передумывал Джагсир, пока добирался до своего поля. Теперь же, оставив быков на меже возле дороги, он направился к дереву тахли, под которым стоял сложенный из камня поминальный столбик — мархи. Джагсир достал из кошеля несколько зерен риса и комок патоки и, возложив свою жертву на мархи, склонился перед ним. Когда лоб Джагсира коснулся каменной кладки, в ушах его вдруг зазвучал ровный голос отца: «Поставь мне под этим тахли поминальный столб и всегда заботься о моем дереве».

Из-за этого поминального столба и тахли Джагсиру житья не было от Бханты. Разве природный землевладелец, сын землевладельца, может терпеть на своем поле мархи какого-то издольщика? Только Дхарам Сингх и спасал.

Джагсир поднял голову и взглянул на тахли. Кажется, с прошлого года оно разрослось чуть ли не вдвое! Он встал, погладил листья на одной из нижних веток и вдруг почувствовал, что от их нежного прикосновения тело его стало легким, почти невесомым. Одним взглядом охватил он все дерево, со всеми его ветвями, и в них при неярком лунном свете ему представилось лицо отца. Долго простоял Джагсир, не отрывая взора от тахли...

Потом спохватился: время не ждет! Торопливо подошел к быкам, затянул потуже ярем, огладил бычьи спины и принялся за пахоту. Поскольку борозды сильно заросли, вначале пахал не очень глубоко, но потом сообразил, что Бханта, пожалуй, не даст быков для повторной пропашки, и начал изо всех сил налегать на поручни плуга. Быков он всегда уважал и теперь, понимая, что задал им нелегкую работу, решил подбодрить животных:

— Ведь это же земля, мои львы, только земля! А вам и камень расколоть ничего не стоит!

Этих двух быков Джагсир сам вырастил и вскормил. С разрешения хозяина каждый день оставлял для них невыдоенными два соска на вымени их родительницы. Видя, с каким рвением выхаживает он телят, Дханно, жена Дхарама Сингха, не перечила ему.

Быки пошли живее, лемех плуга яростно вгрызался в землю, как пила, резал корни сорняков. Треск стеблей кхаббала веселил сердце Джагсира.

— Молодцы, мои львы! — крикнул он, и быки еще прибавили шагу.

Тридцать лет