встретились, — заговорил чародей. — Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, стоит ли верить тем, кого ты теперь зовешь врагами? А стоит ли верить кому-то? Ты ведь видел, что значит быть «нигде». И ты вышел оттуда, потому что вспомнил себя. Так зачем тебе кто-то, когда есть у тебя ты сам? В твоей власти сделать так, чтобы выбор твой был верен. Осколок моего меча есть в твоем сердце, и что нужно тебе еще, опричь незамутненного взора?
Брессах Ог Ферт замолчал, скрестив на груди руки.
— Я понял тебя, Брессах Ог Ферт, — ответил Зорко. — Скажи мне, кто ты и почему ты там, где я тебя вижу?
В ответ колдун вдруг расхохотался.
— Я бы и сам хотел это знать, и я знаю об этом не больше тебя, — отвечал он, отсмеявшись. — Я бы и сам не прочь понять, отчего все это и зачем, и я ли говорю о том, что вижу вокруг, или то, что вокруг меня, сказано мною. А потому говори, что мнится тебе правым, и, так или иначе, победишь себя. А это — самая трудная победа.
Туман опять заволок все увиденное, и Брессах Ог Ферт скрылся в нем.
— Зорко, да ведь грянешься же! — услышал он над ухом встревоженный шепот Неустроя. Гирвас крепко держал Зорко за шиворот, и хорошо рубаха у Серого Пса была крепкой, не то он бы и точно сорвался вниз.
— Благодарствуй, Неустрой. Задумался я что-то, — пробормотал Зорко. — Поверю я ему, пожалуй. На что им лжу молвить? Нешто не разумеют они, что когда мы их дозор выследили, так и соглядатаев тоже поймаем?
— Пожалуй, и так, — согласился Неустрой.