родной сыну не только по крови, чувство материнства растет в ней, распространяясь на многих, на всех, кого охватывает великое слово «товарищи» (под таким названием вышел роман «Мать» в первом английском издании).

Революция пробуждает все подлинно человеческие чувства и самые высокие из них — материнство и братство. «Прославим женщину — Мать, неиссякаемый источник все побеждающей жизни! — восклицал М. Горький в одной из „Сказок об Италии“. — Прославим в мире женщину — Мать, единую силу, пред которой покорно склоняется Смерть!» М. Горький создал целую галерею матерей, каждая из которых становится символом жизнетворящего и жизнеутверждающего начала. И самая замечательная из них — героиня романа «Мать».

Сосредоточив внимание на тех революционных сдвигах, которые происходят в сознании людей, на процессах духовной жизни, М. Горький показал реальную основу этих процессов и сдвигов. Судьбы героев «Матери» свидетельствуют о том, что только борьба против сил, порабощающих человека извне, способна освободить, очистить его изнутри. «Человека надо обновить, — говорит Рыбин. — Если опаршивеет — своди его в баню, — вымой, надень чистую одежду — выздоровеет! Так! А как же изнутри очистить человека?»

Горький дал ответ на этот вопрос, воспев очистительное пламя революционной борьбы, раскрыв подлинно общечеловеческий смысл идей социализма, несущих в себе начала не только нового общественного строя, но и совершенно новых нравственных отношений, нового морального «кодекса». Когда Ниловна впервые увидела Николая Ивановича, ей показалось, что он «прибыл откуда-то издалека, из другого царства, там все живут честной и легкой жизнью…». А когда Ниловна после первомайской демонстрации, после ареста Павла, переезжает из рабочей слободки в город, к Николаю Ивановичу, в среду профессиональных революционеров, ею овладевает такое чувство, словно она попала на островок будущего.

Действительно, здесь отброшены прочь и заменены новыми все то представления и все те нормы поведения, о которых Ниловна прежде думала, что они даны от века и навеки. Она привыкла к тому, что люди тянутся к собственности, как к главной опоре и главному смыслу жизни, — теперь она увидела людей, которые гораздо охотнее, с гораздо большей радостью дают, чем берут, и которые как бы богатеют от каждого своего подарка. Она привыкла к тому, что люди стремятся к покою, видят счастье именно в нем, — теперь она узнала людей, для которых покой — несчастье, а счастье — борьба, творчество, деяния. Она привыкла к тому, что люди любят говорить о своих страданиях, что они даже хвастаются своими болезнями, — теперь она увидела тех, кто презирает страдания и даже самое смерть.

Любуясь всем этим, М. Горький остается строгим и суровым реалистом: «островок будущего» еще омывают со всех сторон и бьют в упор волны враждебного ему общества, угрожая не только физическому существованию новых людей, но всему их духовному миру. «А может, они пытают людей? — спрашивает Ниловна сына о жандармах, о тюремщиках. — Рвут тело, ломают косточки? Как подумаю я об этом, Паша, милый, страшно!..» Он отвечает: «Они душу ломают… Это больнее — когда душу грязными руками…»

Старый мир стремится снова усыпить и умертвить пробуждающиеся, воскресающие души, — прежде всего и больше всего с помощью своего испытанного оружия — страха. «От страха все мы и пропадаем!» — говорит Павел матери, охваченной тревогой за него. Ниловна оправдывается: «Как мне не бояться! Всю жизнь в страхе жила, — вся душа обросла страхом!» Во время первого обыска первой встречи с жандармами — она испытывает только это чувство, но во второй раз «ей не было так страшно… она чувствовала больше ненависти к этим серым ночным гостям со шпорами на ногах, и ненависть поглощала тревогу». Однако на этот раз забрали в тюрьму Павла, и мать, оставшись одна, «закрыв глаза, тихо завыла», как выл прежде от звериной тоски ее муж.

Еще много раз охватит душу Ниловны страх, и каждый раз его заглушит чувство ненависти к врагам — ненависти, которую будет все более освещать сознание высоких целей борьбы. «Теперь я ничего не боюсь», — говорит Ниловна после суда над сыном, но страх еще не совсем убит в ней. На вокзале, когда Ниловну узнает шпик, ее снова «настойчиво сжимает враждебная сила… унижает ее, погружая в мертвый страх». На какое-то мгновение в ней вспыхивает желание бросить чемодан с листовками, где напечатана речь ее сына, и бежать. И тогда Ниловна наносит своему старому врагу — страху — последний удар: «…одним большим и резким усилием сердца, которое как бы встряхнуло ее всю, она погасила все эти хитрые, маленькие, слабые огоньки, повелительно сказав себе: „Стыдись!.. Не позорь сына-то! Никто не боится“». Это — целая поэма о борьбе со страхом и о победе над ним.

Изображение революционного преобразования человеческих душ, их нравственного обновления было связано у М. Горького с мыслью, которая имела глубоко философский и вместе с тем острополитический смысл. Писатель был убежден, что господство собственнических, эгоистических отношений убивает человеческое в человеке, превращая его в бездушное «механическое» существо, и что это проявляется в рабовладельцах гораздо сильнее, чем в рабах. Он утверждал, что буржуазия, обретая господство в жизни, утрачивает способность вырабатывать новые идеалы и вдохновлять ими массы, что она продолжает существовать преимущественно по инерции — по инерции созданной ею государственной машины, сильной силою тюрем и штыков.

После декабрьских событий 1905 года, став свидетелем и активным участником высшего подъема первой русской революции, М. Горький писал: «Моя точка зрения, грубо выраженная, такова: буржуазия в России некультурна, не способна к политическому строительству, идейно бессильна, единственным культурным течением, способным спасти страну от анархии, являются республиканские стремления революционного пролетариата и интеллигенции…» (28, 405). Эта мысль — об идейном, духовном бессилии буржуазии и ее слуг, в том числе такого слуги, как самодержавие, — выражена в романе «Мать» наиболее непосредственно и «программно» в речи Павла Власова на суде.

Здесь уместно заметить, что М. Горький далеко уходил в обрисовке героев «Матери» от их прототипов, смело типизируя жизненный материал во имя решения своих идейно-художественных задач. Анна Кирилловна Заломова рано овладела грамотой и рано освободилась от религиозности, — М. Горький сделал сорокалетнюю Ниловну неграмотной и верующей, чтобы тем большее значение приобрел ее последующий духовный подъем. Петра Заломова мучили не только духовно, — тюремщики избивали его и