же купил. Трюфели были большой редкостью в тех краях, и Серебрянников с удовольствием предвосхищал радостное удивление, с которым домочадцы встретят его диковинную покупку. Им, однако, пришлось испытать еще большее удивление, чем можно было ожидать.

Дома Сергей Севастьянович торжественно вынул из необъятной сумы лукошко и высыпал трюфели на большое блюдо. Тут все пораскрывали рты, вытащили из кучи и стали рассматривать четыре гриба совершенно неправдоподобного вида. Один из них был похож на дракона, сидящего на круглой подставке. Два других гриба напоминали гусениц. Но самым удивительным был, пожалуй, четвертый гриб. Он имел вид большеголовой человеческой фигурки.

Важной особенностью сходства между этими четырьмя грибами и теми предметами, на которые они походили, была его конкретность. Оно было гораздо осязаемее, скажем, сходства между причудливым корнем и образами, внушаемыми им нашему воображению. То было доказуемое, математически измеримое сходство…

Впоследствии Серебрянников задавался вопросом: знал ли Тальяферо, когда продавал трюфели, что в его корзинке среди десятков заурядных грибов было четыре гриба необыкновенных — «фигурных», как выразилась супруга Сергея Севастьяновича.

Тальяферо мог этого не знать, потому что был подслеповат. Правда, к картинной этой подслеповатости козловцы привыкли относиться с некоторым скептицизмом. Часто бывало, что, утвердив на треножнике панораму и полузакрыв глаза, Тальяферо, казалось, самозабвенно отдавался своей зазывной болтовне. Но неожиданно он весьма ловким ударом ноги отбрасывал хитрого мальчишку, покушавшегося на контрабандное обозрение панорамы в одну из щелей, которыми она изобиловала. Однако, чтобы заметить такой сравнительно крупный предмет, как мальчишку, достаточно иметь зрение менее острое, чем для различения особенностей маленьких грибов. Но даже и зная, что четыре из его трюфелей похожи на гусениц, дракона и человечка, Тальяферо с его эксцентричным образом мыслей мог не придать этому большого значения. Как бы там ни было, но когда неделю спустя при встрече Серебрянников спросил его об этих грибах, Тальяферо уклонился от ответа и переменил разговор…

Четыре «фигурных» гриба Сергей Севастьянович поместил под стеклянный колпак. Высохнув, они со временем утратили примечательность своего облика, превратившись в нахмуренные комочки. Из остальных трюфелей супруга Сергея Севастьяновича приготовила соус с упоительно пряным запахом. Облитые им макароны получили такую вкусность, что счастливцы, приглашенные на обед, облизывали не в переносном смысле, а в действительности свои пальцы.

III

Вельтищев данное себе слово сдержал. Поработав в пивной три дня, он сочинил про панорамщика весьма романтический рассказ. В нем говорилось, что Тальяферо, всю жизнь увлекавшийся грандиозными планами облагодетельствования человечества, покончил будто бы с собой, разочаровавшись в какой-то красавице, в которую он влюбился по воле авторской выдумки.

Весть о самоубийстве Тальяферо разнеслась по городу. В редакцию посыпались вопросы. Пришлось написать опровержение.

Пришел в редакцию и сам Тальяферо в своем неизменно помятом котелке. Не выразив ни малейшей обиды на преждевременное отправление его на тот свет, он обратил только внимание Вельтищева на то, что если бы ему суждено было наложить на себя руки, то сделал бы он это из-за более серьезного повода, нежели из-за женщины.

— Я слишком избалован вниманием привлекательных женщин, чтобы принимать близко к сердцу их причуды, — томно признавался Тальяферо…

Вельтищев оправдывался безотчетностью поэтического воображения и цитировал слова поэта о том, что:

В это время почтальон принес в редакцию кипу свежих парижских газет. Бывший здесь же Леон Дамурье немедленно занялся разгадыванием прибывших с газетами головоломок. Но первая же задача оказалась чересчур трудной. В ней требовалось провести линию через восемь нарисованных мостов, нигде не пересечь при этом намеченную пунктир реку и соединить линией два крестика на ее островах. И так и эдак чертил Дамурье булавкой по газете — ничего у него не выходило. Наконец он объявил, что может строго доказать неразрешимость задачи, и показал газету присутствующим. Тальяферо бросил на рисунок лишь один взгляд.

— Вы ошибаетесь, господин Дамурье, — сказал он, перебивая Вельтищева. — В условиях задачи, конечно, не сказано, что линия не может огибать истока реки. А если допустить, что исток находится в пределах рисунка, то задача решается очень просто!

И он оказался прав! Тальяферо сумел угадать идею задачи, даже не прочитав ее недопонятое редактором условие! Но, может быть, он уже раньше где-то ее слыхал? Ничуть не бывало! Мгновенно он разрешил и все остальные головоломки! Более того, он немедленно предложил улучшенные их варианты, А сверх того, он нарисовал на бумаге два ребуса, лабиринт и шахматную задачу. То были прелестные головоломки, изящные и остроумные. Тальяферо придумал их за какие-нибудь четверть часа. Его способности к головоломкам были едва ли не гениальными! Уходя, Тальяферо сказал:

— К несчастью, в мире хитроумного больше, чем доброго…

IV

Задачи, которые придумал панорамщик, навели Леона Дамурье на мысль использовать этот замечательный талант для приумножения числа подписчиков газеты. Он попросил Вельтищева пойти к панорамщику домой и предложить ему сотрудничество в «Journal de Kozles». По мнению Дамурье, газета весьма бы оживилась, украсившись изобретенными Тальяферо головоломками.

Вельтищев был на подъем тяжеловат, но необыкновенная личность панорамщика продолжала занимать его любопытство. Услышав просьбу редактора, он на другой же день поспешил ее исполнить. После обеда, часов около пяти, он отправился к панорамщику.

Тальяферо жил в уединенном домике с застекленной верандой, опутанной плющом. Когда Владимир Досифеевич подходил к жилищу Тальяферо, тот стоял у крыльца и смотрел в подзорную трубу. Сперва хозяин повел гостя не в комнату, а через коридор в застекленную галерею.

— Вот здесь мой парничок. В нем я выращиваю трюфели, о чем вам говорил, — объявил Тальяферо и повел малопонятную речь про то, как сила мирового флюида, проникая в грибницу, способствует росту грибов. Вельтищев скоро потерял нить и перестал слушать; его глаза понемногу привыкли к зеленоватой полутьме, и он с любопытством разглядывал веранду.

В углу ее помещался обширный, как телега, ящик с землей. Вертикальная