полночью, я знаю расписание. Ты спи, а я тихонько расскажу Тебе про нас с тобой... Луна личинкой по небу ползет. Когда она устанет и окуклится, Песчинками зажжется небосвод, И душный город темнотой обуглится... Не вспыхнет ни фонарик, ни свеча, Лишь тишины беззвучное рыдание. И древние старухи, бормоча, Пойдут во сне на первое свидание. И выйдет на дорогу исполин. И вздрогнет город, темнотой оседланный... Он отряхнет кору песков и глин И двинется вперед походкою дремотною. И будет шаг бесшумен и тяжел, И равномерно почвы колыхание, И будет город каждым этажом И каждой грудью знать его дыхание... Не знает свет, не понимает радуга, Как можно обходиться без лица И для чего ночному стражу надобно Ощупывать уснувшие сердца... Но я узнал, мне было откровение, Тот исполин в дозоре неспроста: Он гасит сны, он стережет забвение, Чтоб ты не угадал, что ночь пуста. Когда-нибудь ты босиком побегаешь По облакам, как наш бумажный змей, Но ты еще не знаешь, ты не ведаешь, Какая сила в слабости твоей.
.
* * *
Во мраке просыпаясь звуки шлю тому, Кого не знаю и люблю, Кого люблю за то, что не познаю. Ты слышишь?... Мы живем на сквозняке. Рука во тьме спешит к другой руке, И между ними нить горит сквозная. Ты чувствуешь? Душа летит к душе. Как близко ты, но мгла настороже Закрытых окон нет, глаза закрыты. Во мраке просыпаясь, звуки шлю тому, Кого не знаю и люблю, и верю, и ищу, Как знак забытый...
.
* * *
Блажен покой, когда, закрыв окно в ненастный день, мы остаемся дома... В ком нет металла, тем и суждено пожаловаться на склад металлолома, тех гнут, и мнут, и плавят, как хотят, пока не отольют искомой формы. О, сколько нас, уступчивых котят, пошло на шапки за доступность корма. А в ком металл - тех можно изломать, но не согнуть. Пока в избытке глупость, легко все положенья принимать и засыпать - но действует упругость. ...Я погибал. Мне выгодный позор знаком до тонкостей, я им проникся еще с дошкольных лет, когда позер во мне уже утюжился и стригся, успешно выступал во всех ролях, какие по сценарию давались. Но зрела тошнота, и на полях заметки кой-какие появлялись...
.
* * *
...Приснилось, что я рисую, Рисую себя - на шуме, На шуме... Провел косую Прямую - и вышел в джунгли. На тропку глухую вышел И двигаюсь дальше, дальше А шум за спиною дышит, И плачет шакал, и кашель Пантеры, и смех гиены Рисуют меня, пришельца, и шелест змеи...
мгновенный озноб. На тропинке - Швейцер, спиною ко мне. Косолю спасает. Головка виснет... Движения рук рисуют рисунки на шуме жизни, а в воздухе кто-то чертит газетные заголовки рисунки на фоне смерти.
{(Не глядя)} - Корцанг...Бечевки... Держите...Возьмите скальпель... ...Все, поздно...
стоять напрасно не стоит. У нас н Альпы Швейцарские, здесь опасно, пойдемте... Вы мне приснились Я ждал, но Вы опоздали, Вы снитесь мне... Вы изменились. Вы то же кого-то ждаль? Не надо, не отвечайте, я слышу. Мы в преисподней учтите...
{(лицом)} ...зачатье мое было в день субботний, когда Господь отдыхает. Обилие винограда в тот год залило грехами Эльзас мой...Природа рада и солнцу, и тьме, но люди чудовищ ночных боятся и выгоду ищут в чуде.
А я так любил смеяться сызмальства, что чуть из школы не выгнали... И рубаху порвал и купался голым. Таким я приснился Баху, он спал в неудобной позе...
Пока меня не позвали, Я жил, как и Вы, в гипнозе, с заклеенными глазами. И вдруг - сюда в Ламбарене, душа, как звук, полетела опять - суета на сцене и шум, но не в этом дело. Здесь Бах посадил трилистник, И встретились, как в концерте, рисунки на шуме жизни, рисунки на фоне смерти.
А я зажигаю лампу и вижу - сквозь дым, сквозь стены седые зрачки сомнамбул, забытых детей Вселенной, израненных, друг на друга рычащих, веселых, страшных... пойдемте. Седьмая фуга излечит от рукопашных.
Я равен любому зверю И знанье мое убого, но скальпель вонзая - верю, что я заменяю Бога иначе нельзя, иначе рука задрожит, и дьявол меня мясником назначит, и кровь из аорты на пол...
Вот истина - Божье жало, м вынуть его не осмелились. Отсюда и боль, и жалость, надежда, и страх, и ненависть, которая смертью лечится, когда не нужна личина... Дитя мое, человечество, неужто - неизлечимо?
.
* * *
Мы сами выбираем образ смерти. Свою тропинку и обрыв следа проносим в запечатанном конверте, а вскрытие покажет, как всегда. Толкая нас на риск и самовольство прохладный господин по кличке Рок использует и веру, и геройство, как искушенный карточный игрок. Он ни при чем, он только исполнитель твоих желаний и твоих побед, твой ревностный помощник и ценитель, твердящий наизусть твой детский бред. И ты идешь за собственною тенью, От самого себя бесследно скрыв, что этот путь - и миг, и лик смертельный всего лишь выбор - выбор и обрыв...
.
* * *
Доверчивость живая!.. Смерть и жалость влекут меня к тебе и тайный звук... Те девят нот, которыми рождалась Вселенная на кладбище наук. Ты родилась, когда предвечный Логос распался, рухнул, сам себя поправ. Ткань истины, как ветошь распоролась, и сонмище изнанок,грязных правд закорчилась в потугах самозванства. Рассыпались начала и концы, раскрылись пасти Время и Пространство, две мнимость, уроды-близнецы. Миг нулевой космического цикла: смерть Знака и зачате Вещества. Но раньше ты, Доверчивость, возникла крик Истины о том, что не права. Живая кровь в сосудах мирозданья, ты и творишь Любовь с тех самых пор, как застонало первое страданье в ответ на первый смертный приговор...
.
* * *
Залив. А может быть, река. Не знаю. Были облака. Их больше нет. Горит заря. Но где-то там, а здесь - не знаю, от куда свет, благодаря какому чуду.
...Вспоминаю: он светит сам, но он обязан и жемчугу своим экстазом, и изумруду.
Здесь я был тому назад всего лишь Вечность.
Я плыл, я видел оконечность полувоздушной суши - мыс, себя теряющий, как мысль, и эти скалы - их оскалы прикрыл покладистый песок, а где не вышло, как лекалы, лишайник лег наискосок...
.
* * *
...и когда придется начать с начала, возвращайся опять сюда, отдохни и снова ищи свой путь, он уведет тебя к дорогам другим, и начало трудно будет припомнить, снова заблудишься и опять придется начать с начала, и снова придешь сюда. Места эти будут другими, но ты их узнаешь.