причитании. Они возвратились к нему, его дети. Они привели с собой ее, и она, напевая, баюкает его голову у себя в коленях. Она убрала его цветами и травами, укрыла его нарядным покровом. Он улыбается ей; амулет теперь остыл, сознание же вновь постепенно угасает.

Он смеживает веки, и она принимается петь над ним долгую жалобную песню. И тогда все остальные поднимаются и уходят, оставляя их одних. Здесь место любви. Мы…

Я…

Вспышки голубизны, зияние белого круга…

Зверь возвратился на свое место.

И о самом себе…

…по-старому. Случилось так…

…Житель побережья. Смотрите…

…Тащат человека, покрытого сырым песком. Могучего. Глаз его блещет, как золотая монета. Разумеется, его «я» в разладе с ним и наблюдает со стороны. Ждет, когда судьба сама устранит врагов. Тем временем море лепит зеленые ступени и решетки, старательно лепит под теплым голубым небом, старательно и незаметно, как сам он описывает круг. Семьдесят с лишним лет он знал море в окрестностях Сиракуз, у берегов Сицилии. Он никогда не покидал это море, не уезжал далеко, даже в дни учебы в Александрии. Неудивительно, однако, что он может как бы не замечать свежесть волн, их плеск и брызги, игры со светом и цветом. Чистое море, исполненное жизни, внезапно оглушающее, оно может сгустить в себе все, что есть на земле, — и это же море, далекое и абстрактное, как неисчислимые зерна песка, которые он пересчитывал, пытаясь заполнить свою Вселенную, переставляя чуть ли не все вещи внутри нее в соответствии с законом, который он внедрил в материю властью королевской короны (в тот день он выскочил из ванной обнаженным, крича, что открыл новый закон)… Море и вздох моря на морском берегу… Теперь, теперь очень многие вещи произошли, но не пришла связь между формами. Блоки, помпы, рычаги, — все эти штуки хитроумны и могут быть полезны. Но Сиракузы пали. Слишком много в наше время римлян, даже для трюка с зеркалами. Да и случилось ли это на самом деле? Идеи живут дольше, чем их воплощения. Целями истребительских умыслов были всего лишь игрушки, не более того, — порхающие призраки закономерностей, которых он пытался выловить сетями своей мысли. Теперь, теперь… На этот раз… Если связь между вещами, между событиями может быть выражена огромным количеством маленьких ступеней… Сколько их должно быть? Много?.. Несколько?.. Сколько-то. Как приказал номер такой-то. И если была какого-то рода граница… Да. Какой-то предел. Да. И вот в этой точке, на одной из ступеней… Как мы уже поступили с числом «пи» и многоугольниками. Только теперь давайте продвинемся еще на шаг вперед…

Он не заметил тени мужчины на песке, слева от него. Мысли, глухота, обещание римского военачальника Марцеллуса, что ему не сделают вреда… Он не видит, он не слышит вопроса. Снова. Ты только взгляни, старик! Мы должны ответить!.. Клинок вышел из ножен, и снова звучат слова. Отвечай! Отвечай! Он совершает новый круг, совершает его лениво, считая, что шаги не меняют ничего внутри пределов, нащупывая для словаря выражения, которые непременно потребуются.

Удар!

Мы пронзены насквозь. Мы падаем… Почему? Дайте мне…

После того финального круга глаза мои закрылись. Все вокруг — нежная голубизна. Это не синева неба или моря…

Это…

Теперь, теперь, теперь… Боль, потеря всего, что было…

Я, Флавий Клавдий Юлиан, усмиритель Галлии, император Рима, последний защитник старых богов, прохожу теперь, как прошли они. Молю тебя, повелитель молний, и тебя, сотрясатель земли и укротитель коней, и тебя, госпожа злачных полей, и тебя, тебя… всех вас, властители и властительницы высокого Олимпа… умоляю, умоляю, умоляю, ибо я не могу послужить вам лучше, о хозяева и попечители Земли, и ее деревьев, и трав, и благодатных святых мест, и всех тварей плавающих и ползающих, летающих и прячущихся в норах, все это движение, дыхание, осязание, пение и плач… Я мог бы сослужить вам лучшую службу, если бы остался в Ктезифоне, взял в осаду этот огромный город, затем пересек реку Тигр и отыскал короля Сапора среди руин. Ради этого я готов умереть. Смерть от ран, в то время как вся персидская армия окружает нас кольцом. Жара, сушь, опустошенная земля… Да, нельзя желать лучшего! В такое же, быть может, место пришел когда-то галилеянин, чтобы вынести искушение… Неужели тебе необходима ирония, новый Бог? Ты вырвал землю у тех, кто ею владел, и отпустил ее на волю… Это другой мир, но ты потребовал, чтобы и им они управляли. Теперь тебе безразлично зеленое, коричневое, золотое, безразличны тебе поляны, долины, тебя привлекает только это сухое, горячее место: скалы, песок… и смерть. Что значит для тебя смерть? Ворота… Для меня же она больше, чем мой собственный конец, ибо я потерпел неудачу… Ты убиваешь меня, подобно детям Константина, изведшим мой род… Для тебя смерть, может быть, и ворота, для меня она — конец… Я вижу, вот моя кровь — лужа… Я отдаю ее Земле — Гее, старой матери… Я бился, и я закончил свое сражение… Древние боги, я ваш…

Кровяной красный круг обесцвечен. Кажется, начинается рев. Он.

Он…

Я…

Скажите мне, неужели действительно что-то произошло? Если да, то я…

Он пристально смотрит из окна на движения птиц, как бы сортируя их. Весна пришла в Рим. Но солнце опускается, и тени становятся длинней. Он сортирует цвета, тени, текстуры. Если бы я строил этот город, я сделал бы его разнообразней… Он обращает внимание на тучи. Такие, быть может, никогда уже больше не будут сделаны… Закинув голову назад, прислоняется к стене, пробегает пальцами по своей бороде, дергает себя за нижнюю губу.

Было так много привлекательных вещей: летать, ходить под морской водой, строить дворцы и изумительные механизмы, изменять русла рек, постигать глубины всех законов природы, отдавать себя точным наукам или искусствам, без конца бороться с самим собой, принимать все новые пути… А как много вещей сделал он для Людовика, да только все пустяки…

Хотелось бы видеть все доведенным до конца. Грустно, когда благоприятные возможности неизменно подворачиваются в неподходящий момент. Или если дела, казалось бы, шли хорошо, но что-то явилось все испортить — как всегда. Как много всего, что может быть полезно людям. Порой кажется, что мир стремится противостоять тебе… И теперь… Великолепный Джулиано де Медичи умер в прошлом месяце, в марте… Из-за пустяка я остался здесь, этот новый французский король говорил о поместье Клу, близ Амбруаза, чудесное местечко — и никаких долгов… Возможно, там хорошо отдыхать, думать, продолжать занятия. Я мог бы даже порисовать немножко…

Он отворачивается от окна, отступает. На голубом поле неба белый круг, хотя