на нее, и я подумал, что это, возможно, ее сестра – такая же старая, ну чуть помоложе, худая, черная. И лишь позже, в конце лета, меня осенило, что я видел мать Артура.
Как, когда сумела она приехать так быстро из Ленинграда, это осталось для меня загадкой…
Наша Анна Николаевна сказала речь, из которой я запомнил одну только простую мысль, что война не щадит никого.
Татьяна Львовна едва стояла на ногах.
– Это я, – повторяла она глухо, – это я!
Остальные молчали.
Потом в лагерь уехал и я, а когда вернулся, в школе ходил слух, что Татьяна Львовна уехала обратно в Ленинград, ведь блокада закончилась. Во всяком случае, осенью, после каникул, нас встретила в библиотеке молоденькая женщина. Потом библиотека закрылась, довольно надолго, и открылась снова через полгода, не раньше, совсем в другом месте. Тут было просторно, коридор, вешалка с гардеробщицей, читальный зал, абонементы – отдельно для младшего, отдельно – для среднего возраста. После некоторого замешательства я опять попал в актив, потому что много читал – часы напролет сидел в читальном зале. Удивительный и счастливый мир открывался передо мной все шире. Великие мастера отворяли в него все новые окна. Классе в пятом настала пора Дюма. Например, «Десять лет спустя» и «Графа Монте-Кристо», единственные экземпляры которых были в читалке, мы захватывали наперегонки в прямом смысле этого слова, бегом минуя кварталы от школы до библиотеки – кто кого? Потом пришел Толстой, «Спартак» Джованьоли, Николай Островский, «Овод» Этель Лилиан Войнич, восторг и слезы – самые чистые слезы всех наших лет. Может быть, я плакал над Артуром из «Овода» потому, что знал еще одного Артура? И его чудесную бабушку? Светка тоже ходила в библиотеку. Но в активе больше не числилась. Я хотел было позвать ее, поговорить с ней, но, подумав, не решился. Она становилась на глазах какой-то очень уж взрослой и молчаливо опасной. Новые книги входили в мою жизнь, и я подрастал вместе с ними. Но такой, какую встретил однажды, больше уже не встречал. Пушкина, собрание сочинений в одном томе, издание Вольфа. Куда же делась та книга? Или следы ее потеряны навсегда?
Нет! Капитан первого ранга оказался ленинградцем, он лежал после ранения в Военно-медицинской академии, тоже эвакуированной из Ленинграда к нам, а когда война кончилась, вернулся в свой город. Он жил на стрелке Васильевского острова, и из окон его квартиры было видно Адмиралтейство и его золотой шпиль с парусным золоченым фрегатом наверху. Старинный том стоял на полке напротив окна, и Александр Сергеевич хорошо видел заветный кораблик, воспетый им. Пушкин заслуженной артистки вернулся в родной город. Жаль только, что он не встретился больше с Татьяной Львовной.
Впрочем, хочу признаться, что историю про возвращение капитана я выдумал. Я так хочу! Ведь Пушкин должен был вернуться из эвакуации. Вернуться из войны. И остаться всегда живым. Потому что поэты и книги – бессмертны.
Потом в лагерь уехал и я, а когда вернулся, в школе ходил слух, что Татьяна Львовна уехала обратно в Ленинград, ведь блокада закончилась. Во всяком случае, осенью, после каникул, нас встретила в библиотеке молоденькая женщина. Потом библиотека закрылась, довольно надолго, и открылась снова через полгода, не раньше, совсем в другом месте. Тут было просторно, коридор, вешалка с гардеробщицей, читальный зал, абонементы – отдельно для младшего, отдельно – для среднего возраста. После некоторого замешательства я опять попал в актив, потому что много читал – часы напролет сидел в читальном зале. Удивительный и счастливый мир открывался передо мной все шире. Великие мастера отворяли в него все новые окна. Классе в пятом настала пора Дюма. Например, «Десять лет спустя» и «Графа Монте-Кристо», единственные экземпляры которых были в читалке, мы захватывали наперегонки в прямом смысле этого слова, бегом минуя кварталы от школы до библиотеки – кто кого? Потом пришел Толстой, «Спартак» Джованьоли, Николай Островский, «Овод» Этель Лилиан Войнич, восторг и слезы – самые чистые слезы всех наших лет. Может быть, я плакал над Артуром из «Овода» потому, что знал еще одного Артура? И его чудесную бабушку? Светка тоже ходила в библиотеку. Но в активе больше не числилась. Я хотел было позвать ее, поговорить с ней, но, подумав, не решился. Она становилась на глазах какой-то очень уж взрослой и молчаливо опасной. Новые книги входили в мою жизнь, и я подрастал вместе с ними. Но такой, какую встретил однажды, больше уже не встречал. Пушкина, собрание сочинений в одном томе, издание Вольфа. Куда же делась та книга? Или следы ее потеряны навсегда?
Нет! Капитан первого ранга оказался ленинградцем, он лежал после ранения в Военно-медицинской академии, тоже эвакуированной из Ленинграда к нам, а когда война кончилась, вернулся в свой город. Он жил на стрелке Васильевского острова, и из окон его квартиры было видно Адмиралтейство и его золотой шпиль с парусным золоченым фрегатом наверху. Старинный том стоял на полке напротив окна, и Александр Сергеевич хорошо видел заветный кораблик, воспетый им. Пушкин заслуженной артистки вернулся в родной город. Жаль только, что он не встретился больше с Татьяной Львовной.
Впрочем, хочу признаться, что историю про возвращение капитана я выдумал. Я так хочу! Ведь Пушкин должен был вернуться из эвакуации. Вернуться из войны. И остаться всегда живым. Потому что поэты и книги – бессмертны.