действительно прекрасен.
Алоис. Поэтому я так охотно пою.
Горбах. Я тоже люблю петь. Не так, конечно, как ты. Но зато лес... (Умиротворенно умолкает.)
Алоис. Песня и лес хороши вместе.
Горбах. Посмотри, что за дуб!
Пауза.
Алоис. Германский дуб, господин крейслейтер. Горбах. Всякий дуб является германским дубом, Алоис. Или, может, ты в состоянии представить себе итальянский дуб? Алоис (пытаясь это сделать). Итальянский... дуб... Горбах. И не пытайся. Тебе это не удастся. Алоис. Да... мне это не удастся... Горбах. Откуда это приходит? Древность этого дерева... его мощь... или ветер, пробегающий сквозь листву... Шорох... Его скорее чувствуешь, чем слышишь... И ты понимаешь, что можешь только стоять и созерцать в молчании. С тобой происходит то же самое, Алоис?
Алоис молча пытается изобразить глубокие переживания.
Нет, мне кажется, ты не совсем так чувствуешь, как я. Не хочу тебя принуждать, Алоис. Душа каждого человека реагирует по-своему, соприкасаясь с природой. Один умолкает, а другой продолжает непочтительно разглагольствовать. Как все это странно. Мне, например, кажется, что дуб мне шепчет. (Подыскивает слова.) Тише... Тише...
Над их головами с шумом проносится самолет; оба бросаются на землю.
Вот видишь, Алоис, враг не желает, чтобы мы предавались любви к природе.
Алоис встает и продолжает свою работу.
Что ты строишь? Алоис. В случае если они начнут обстрел, мне придется эвакуировать своих кроликов, господин крейслейтер. Горбах. Речь идет о спасении Брецгенбурга, о конечной победе, а ты думаешь только о своих кроликах, Алоис! Отдаешь ли ты себе отчет в том, что поставлено сейчас на карту? Алоис (продолжая собирать ветки и строить). Немецкий народ, господин крейслейтер, поставлен сейчас на карту. Потому что вся раса будет уничтожена, если нас победят эти недочеловеки, Унтершарфюрер Шёк нам частенько говорил: для Алоиса его ангорские кролики настолько же выше обыкновенных кроликов, насколько истинный германец выше недочеловека. Именно поэтому он и отдал специальный приказ, чтобы, уходя из лагеря, я взял племенную парочку на развод. Горбах. Но для чего же давать им еврейские имена, Алоис? Это не годится. Алоис. Очень даже годится. Поскольку мы убиваем кроликов. И используем их пух, так что они служат нам на пользу. За фунт кроличьего пуха вы сегодня получите больше, чем за золотой партийный значок, господин крейслейтер. Человек должен на себя надеть что-то, иначе ему некуда будет воткнуть значок, В кожу его себе не воткнешь, правда? Горбах. Конечно не воткнешь. Алоис. А то могла бы получиться хорошенькая инфекция. А если француз начнет обстрел и перебьет моих кроликов, погибнет вся раса, господин крейслейтер. Совершенно очевидно. Я беспокоюсь за расу, господин крейслейтер. Унтершарфюрер всегда говорил: учитесь у Алоиса, он простой человек, но идею он постиг. Горбах. С тех пор как ты побывал в лагере, Алоис, ты стал фанатиком. Я знал вполне приличных евреев, в прежние времена. Алоис. С вашего позволения, господин крейслейтер, здесь вы совершаете ошибку. Хитрость недочеловека в том-то и заключается, что он вам показывает человеческое лицо. Унтершарфюрер Шёк всегда говорил: не все то, что имеет человеческое лицо, является человеком. Горе тому, говорил он, кто это забывает. Горе тому, господин крейслейтер. Не каждый является человеком, кто выглядит, как таковой. Горбах. Ты действительно фанатик, Алоис. Неужели тебе совсем не страшно? Алоис. А почему мне должно быть страшно? Кто постиг идею, сказал унтершарфюрер, тот всегда пробьется. Горбах. В твоих обстоятельствах, Алоис, вполне достаточно быть просто хорошим немцем. Алоис. Я прошел хорошую выучку и больше ни на одну удочку не попадусь. Горбах. Передо мной, Алоис, ты можешь не представляться. Ты же меня знаешь. Алоис. Вы мой крейслейтер, господин крейслейтер. Горбах. Ну, ладно, ладно. А почему я стал крейслейтером? Слушай. Году в девятнадцатом, возвращаясь домой с последней войны, я в Страсбурге купил у одного ротмистра шинель. А сам я был тогда всего только жалкий ефрейтор... Ну вот я и подумал, что будет совсем не плохо явиться домой в такой шикарной шинели. И вот покупаю у него в Страсбурге эту шинель, надеваю ее, а вблизи Мангейма меня избивают. Большевики, понимаешь, их было шестеро. Алоис. А шинель? Горбах. Пропала. Алоис. Подлость. Горбах. И тогда во мне родилась ненависть к большевизму, представляешь какая. Лежа на земле Рейнской долины, я поклялся, что они мне заплатят за это. Я решил, что в следующий раз, когда они меня снова изобьют, я буду, по крайней мере, ротмистром. Теперь понимаешь, почему я сделал карьеру?
Шум низко летящего самолета. Алоис и крейслейтер падают на землю, затем осторожно смотрят вверх.
Сейчас начнется. Алоис. Я должен спуститься вниз, господин крейслейтер. Самолеты подняли такой шум. Среди кроликов начнется паника. Ангорские кролики особенно к этому чувствительны, они передавят друг друга, господин крейслейтер. Девяносто один кролик, господин крейслейтер, представляете себе, что случится, если девяносто один кролик сразу испугается.
Шум приближающегося мотоцикла.
Горбах. Тихо, я слышу какой-то шум. Алоис. Французы. Горбах. Или Вайнрайх. Его патруль. (Вынимает пистолет.) Если это патруль Вайнрайха, мы их захватим. Им нечего делать на земле Брецгенбурга. (Внезапно испугавшись.) А вдруг это эсэсовцы? Алоис. Эсэсовцы сюда наверх не придут, господин крейслейтер, эсэсовцы — это отборные войска. Они теперь заняты в другом месте. Горбах. Не скажи. Они повсюду. Все из-за твоего идиотского сокращенного пути. Теперь мы здесь торчим одни, без штаба. Они могут нас принять за дезертиров. Пойдем в хижину. (Мчится к хижине. Наталкивается на дверь и врывается в хижину.) Алоис, немедленно сюда. Алоис. Сейчас иду, господин крейслейтер.
Горбах закрывает дверь. На заднем сиденье мотоцикла въезжает старший школьный советник Потц. На нем форма штурмовика. Он спрыгивает с сиденья. Появляется второй мотоцикл с двумя сопровождающими.
Потц (мотоциклисту). Стоять на месте. Прикрывать сзади. (Вынимает пистолет.) Эй! Кто здесь? Крейслейтер? Эй! Это же шинель Горбаха. Если шинель Горбаха здесь, значит Горбах был здесь.
Горбах и Алоис выходят из хижины.
Горбах. Это вы, Потц? Почему вы покинули ваш пост? Потц. Крейслейтер, я возмущен! Горбах. Нет, это я возмущен! Как вы посмели покинуть ваш пост? Кто возглавляет отряд фольксштурмистов? Потц. Потише, крейслейтер. Кто из нас первый
Пауза.
Алоис. Германский дуб, господин крейслейтер. Горбах. Всякий дуб является германским дубом, Алоис. Или, может, ты в состоянии представить себе итальянский дуб? Алоис (пытаясь это сделать). Итальянский... дуб... Горбах. И не пытайся. Тебе это не удастся. Алоис. Да... мне это не удастся... Горбах. Откуда это приходит? Древность этого дерева... его мощь... или ветер, пробегающий сквозь листву... Шорох... Его скорее чувствуешь, чем слышишь... И ты понимаешь, что можешь только стоять и созерцать в молчании. С тобой происходит то же самое, Алоис?
Алоис молча пытается изобразить глубокие переживания.
Нет, мне кажется, ты не совсем так чувствуешь, как я. Не хочу тебя принуждать, Алоис. Душа каждого человека реагирует по-своему, соприкасаясь с природой. Один умолкает, а другой продолжает непочтительно разглагольствовать. Как все это странно. Мне, например, кажется, что дуб мне шепчет. (Подыскивает слова.) Тише... Тише...
Над их головами с шумом проносится самолет; оба бросаются на землю.
Вот видишь, Алоис, враг не желает, чтобы мы предавались любви к природе.
Алоис встает и продолжает свою работу.
Что ты строишь? Алоис. В случае если они начнут обстрел, мне придется эвакуировать своих кроликов, господин крейслейтер. Горбах. Речь идет о спасении Брецгенбурга, о конечной победе, а ты думаешь только о своих кроликах, Алоис! Отдаешь ли ты себе отчет в том, что поставлено сейчас на карту? Алоис (продолжая собирать ветки и строить). Немецкий народ, господин крейслейтер, поставлен сейчас на карту. Потому что вся раса будет уничтожена, если нас победят эти недочеловеки, Унтершарфюрер Шёк нам частенько говорил: для Алоиса его ангорские кролики настолько же выше обыкновенных кроликов, насколько истинный германец выше недочеловека. Именно поэтому он и отдал специальный приказ, чтобы, уходя из лагеря, я взял племенную парочку на развод. Горбах. Но для чего же давать им еврейские имена, Алоис? Это не годится. Алоис. Очень даже годится. Поскольку мы убиваем кроликов. И используем их пух, так что они служат нам на пользу. За фунт кроличьего пуха вы сегодня получите больше, чем за золотой партийный значок, господин крейслейтер. Человек должен на себя надеть что-то, иначе ему некуда будет воткнуть значок, В кожу его себе не воткнешь, правда? Горбах. Конечно не воткнешь. Алоис. А то могла бы получиться хорошенькая инфекция. А если француз начнет обстрел и перебьет моих кроликов, погибнет вся раса, господин крейслейтер. Совершенно очевидно. Я беспокоюсь за расу, господин крейслейтер. Унтершарфюрер всегда говорил: учитесь у Алоиса, он простой человек, но идею он постиг. Горбах. С тех пор как ты побывал в лагере, Алоис, ты стал фанатиком. Я знал вполне приличных евреев, в прежние времена. Алоис. С вашего позволения, господин крейслейтер, здесь вы совершаете ошибку. Хитрость недочеловека в том-то и заключается, что он вам показывает человеческое лицо. Унтершарфюрер Шёк всегда говорил: не все то, что имеет человеческое лицо, является человеком. Горе тому, говорил он, кто это забывает. Горе тому, господин крейслейтер. Не каждый является человеком, кто выглядит, как таковой. Горбах. Ты действительно фанатик, Алоис. Неужели тебе совсем не страшно? Алоис. А почему мне должно быть страшно? Кто постиг идею, сказал унтершарфюрер, тот всегда пробьется. Горбах. В твоих обстоятельствах, Алоис, вполне достаточно быть просто хорошим немцем. Алоис. Я прошел хорошую выучку и больше ни на одну удочку не попадусь. Горбах. Передо мной, Алоис, ты можешь не представляться. Ты же меня знаешь. Алоис. Вы мой крейслейтер, господин крейслейтер. Горбах. Ну, ладно, ладно. А почему я стал крейслейтером? Слушай. Году в девятнадцатом, возвращаясь домой с последней войны, я в Страсбурге купил у одного ротмистра шинель. А сам я был тогда всего только жалкий ефрейтор... Ну вот я и подумал, что будет совсем не плохо явиться домой в такой шикарной шинели. И вот покупаю у него в Страсбурге эту шинель, надеваю ее, а вблизи Мангейма меня избивают. Большевики, понимаешь, их было шестеро. Алоис. А шинель? Горбах. Пропала. Алоис. Подлость. Горбах. И тогда во мне родилась ненависть к большевизму, представляешь какая. Лежа на земле Рейнской долины, я поклялся, что они мне заплатят за это. Я решил, что в следующий раз, когда они меня снова изобьют, я буду, по крайней мере, ротмистром. Теперь понимаешь, почему я сделал карьеру?
Шум низко летящего самолета. Алоис и крейслейтер падают на землю, затем осторожно смотрят вверх.
Сейчас начнется. Алоис. Я должен спуститься вниз, господин крейслейтер. Самолеты подняли такой шум. Среди кроликов начнется паника. Ангорские кролики особенно к этому чувствительны, они передавят друг друга, господин крейслейтер. Девяносто один кролик, господин крейслейтер, представляете себе, что случится, если девяносто один кролик сразу испугается.
Шум приближающегося мотоцикла.
Горбах. Тихо, я слышу какой-то шум. Алоис. Французы. Горбах. Или Вайнрайх. Его патруль. (Вынимает пистолет.) Если это патруль Вайнрайха, мы их захватим. Им нечего делать на земле Брецгенбурга. (Внезапно испугавшись.) А вдруг это эсэсовцы? Алоис. Эсэсовцы сюда наверх не придут, господин крейслейтер, эсэсовцы — это отборные войска. Они теперь заняты в другом месте. Горбах. Не скажи. Они повсюду. Все из-за твоего идиотского сокращенного пути. Теперь мы здесь торчим одни, без штаба. Они могут нас принять за дезертиров. Пойдем в хижину. (Мчится к хижине. Наталкивается на дверь и врывается в хижину.) Алоис, немедленно сюда. Алоис. Сейчас иду, господин крейслейтер.
Горбах закрывает дверь. На заднем сиденье мотоцикла въезжает старший школьный советник Потц. На нем форма штурмовика. Он спрыгивает с сиденья. Появляется второй мотоцикл с двумя сопровождающими.
Потц (мотоциклисту). Стоять на месте. Прикрывать сзади. (Вынимает пистолет.) Эй! Кто здесь? Крейслейтер? Эй! Это же шинель Горбаха. Если шинель Горбаха здесь, значит Горбах был здесь.
Горбах и Алоис выходят из хижины.
Горбах. Это вы, Потц? Почему вы покинули ваш пост? Потц. Крейслейтер, я возмущен! Горбах. Нет, это я возмущен! Как вы посмели покинуть ваш пост? Кто возглавляет отряд фольксштурмистов? Потц. Потише, крейслейтер. Кто из нас первый
