воды. Они остались с Мартой вдвоем. Он взял камень и показал ей:

— Смотрите. Прямо с кулак.

Она улыбнулась.

— Какой же кулак? Не больше грецкого ореха. Поздравляю. У вас ловкие пальцы.

Она протянула ему руку. Игорь взял ее — рука Марты была узкая, влажная — и не отпускал, пока Марта не высвободила ее легким движением.

«Хорошее начало», — подумал он и завернул камень в целлофан, сунул его в карман и вышел в длинный холодный коридор с двумя рядами белых дверей. На скамьях вдоль стены сидели пациенты, пахло лекарствами, дезинфицированными бинтами и прокипяченными шприцами. То тут, то там открывались двери, и сестры вызывали больных. Стояла тишина, только за одной дверью кто-то тихонько стонал. Игорь сунул руки в карманы халата и пошел к своему кабинету. Со стула перед дверью кабинета встал старичок и легонько потянул Игоря за рукав. Игорь удивленно остановился; у старичка были голубые глазки и широкое загорелое лицо в мелких морщинах, седые усики и толстый нос; лицо его было маленьким, добреньким и покорным.

— Я — Столарик, пан доктор, — сказал он. Наступила пауза.

— Столарик, — повторил старичок.

Игорь недоуменно улыбнулся.

— Добрый день, пан Столарик. Что вы хотите?

Старичок потянулся к нему, будто хотел сказать что-то по секрету.

— Столарик я, — все твердил он, кивая даже после того, как замолчал. Игорь не знал его.

Старичок увлек Игоря в нишу.

— Моя жена — Столарикова, — сказал он, — это ее вы оперировали. Я-то хотел, чтоб ее оперировал пан главный, а он сказал, вы хороший доктор.

Игорь согласно кивнул и рассмеялся.

— Вот как! Значит, это ваша супруга? Что ж, можете быть покойны, все хорошо. Через несколько дней будет дома. Посмотрите, — он вынул камень и показал его старичку, — вот что было у нее в желчном пузыре.

Старичок с любопытством осмотрел камень и признательно взглянул на Игоря.

— Пан главный сказал, вы хороший доктор, я и не боялся. У молодого доктора тоже ведь могут быть ловкие руки, правда?

Игорь утвердительно кивнул.

— Конечно. Иначе нельзя и оперировать.

Старичок опять потянулся к нему.

— Пан доктор, тут небольшой подарочек для вас. Чтоб вам лучше работалось. — Он нагнулся и протянул Игорю корзинку; прежде чем Игорь успел что-либо сказать, он сунул ему в карман конверт, а в руки — корзинку. Под целлофаном угадывались очертания бутылки и не то утки, не то курицы. Игорь смущенно засмеялся и отстранил руку старика.

— Ну что вы, пан Столарик. Это исключено. Я выполнил свой долг. Мне ничего не надо.

Старичок воспринял это как проявление застенчивости.

— Берите на здоровье, пан доктор. Здесь немного, зато от души. Пригодится.

Игорь вдруг осознал, что старик сунул ему в карман конверт. Ощупал — в конверте были деньги. Поколебавшись, вынул конверт и положил в корзинку.

— Возьмите, пан Столарик. Мне правда ничего не надо.

Старичок опешил; он поднял брови, отчего вокруг глаз его стянулись морщины. Он хотел что-то сказать и все еще совал корзинку в руки Игорю, когда в коридоре показался главный врач.

— А, наш новый коллега, — остановился он, заметив Игоря со стариком. — Слыхал, слыхал, отличная операция. Поздравляю!

У Игоря вспотели ладони и кровь бросилась в лицо.

— В общем ничего, — буркнул он, — надеюсь, осложнений не будет.

Главный врач был крепкий, высокий мужчина с красным лицом, густыми седыми волосами и толстыми пальцами. Игорь иногда удивлялся, как он может такими пальцами брать скальпель.

— Пан доктор, — обратился к Игорю старичок, — берите же, я не буду мешать: у вас разговор с паном главным.

Игорь не знал, что делать. Посмотрел на старичка, потом на главврача; оба улыбались.

— Я уже сказал, пан Столарик, я вам благодарен, — мягко проговорил он. — Я только выполнил свой долг. За супругу не бойтесь. Мы о ней и без этого позаботимся.

И он отошел, но старичок не отставал. Его голубые глазки улыбались.

— Ах, пан доктор, не отказывайтесь, — прошептал он. — Пан главный врач тоже от меня принимает. Славное у меня вино. — И он снова протянул корзинку с конвертом. Игорь отступил, тогда главный врач взял корзинку и дружески похлопал старичка по плечу:

— Дайте мне, пан Столарик, я возьму для коллеги. Новичок — сами понимаете, каково с ними. Идите, с вашей пани все будет в порядке.

Старичок почувствовал облегчение и, поклонившись, засеменил прочь.

— Зайдите на минутку, — сказал главный Игорю. — Прошу! — Он сделал пригласительный жест рукой, и Игорь почувствовал, что этот жест не слишком вежлив. — Прошу! — повторил главный, пропуская Игоря вперед, когда они подошли к кабинету. — Я тут дома. Садитесь, пожалуйста.

Он поставил корзинку на стол.

— Курите, — предложил он Игорю.

— Спасибо.

Игорь потянулся к огоньку зажигалки, прикурил и затянулся. Он курил и рассматривал шкафчики, заставленные лекарствами и инструментами. Белые стены и плакат «Следи за своим здоровьем». Глянув в окно, увидел качающиеся верхушки акаций, за ними крыши; он слышал запахи созревших плодов, ярких цветов, дыхание лета и нагретой земли.

— Когда вы окончили университет? — прервал его молчание главный врач.

— В прошлом году, — быстро ответил Игорь.

— И хотели остаться в Братиславе, да места не было, — продолжал главный врач. Игорь кивнул:

— Да. Не было места.

Они помолчали.

— Так вы попали к нам.

Игорь выдохнул дым и повторил:

— Да. К вам.

Опять пауза, потом главный врач сказал:

— Похоже, вы еще этого не осознали. А придется осознать, коллега.

Игорю вдруг вспомнился актовый зал университета и торжественная атмосфера того дня; группа будущих врачей, один из них читает клятву Гиппократа; вспомнился отец, сгорбленный, весь высохший крестьянин в белой рубашке, слишком узкой для него, — старик все поправлял галстук в крапинку. «Вот мой сын уже и доктор», — с гордостью сказал отец после церемонии. Мать, маленькая, словно сжавшаяся, плакала. «Ну вот, сынок. Теперь ты будешь паном». И Алица, невеста... Она была в коричневом облегающем платье и нравилась ему больше, чем когда-либо раньше. В руках у нее были цветы. «Скоро будешь зарабатывать, — она легонько поцеловала его в губы, — и мы заживем хорошо. И будем еще счастливее».

Защита диплома. Потом — отъезд из Братиславы. Он хотел помогать людям. Как-то вечером, покуривая и слушая битлов, он записал в дневнике: «Наблюдаю за собой, хочу понять, что я за человек. Мы становимся взрослыми тогда, когда начинаем осознавать, что не мир — частица нашего значительного «я», а мы — незначительная частица большого мира». Он понимал это не как капитуляцию — как познание.

— Не возьму в толк, что вы имеете в виду, — ответил он сейчас главному врачу.

— Видите ли, коллега, — главный врач старался