Ягодная начала менять русло... Михаил Николаевич отдал мне лес для того, чтобы я отстоял контору от варяга Цветкова...

Прончатов вобрал голову в плечи, набычившись, жестко проговорил:

- Мне бы не следовало рассказывать об этом, но и молчать нельзя!

- Олегу Олеговичу было безразлично, как смотрит на него заведующий промышленным отделом, что делает пораженный Вишняков и что думает о нем секретарь обкома. Прончатов чувствовал такую легкость, какой давно не чувствовал, - так давили ему на плечи эти восемнадцать тысяч кубометров леса.

- Вот это дела! - протяжно проговорил Цыцарь и озабоченно почесал висок. - Выходит, сейчас контора дает сверх плана неучтенный лес?

- Выходит! - легко и просто ответил Прончатов. - Таким образом, лес включается в сводку, Михаил Николаевич сам поступил бы так, если бы... Он не успел!

Теперь Олег Олегович увидел железную оградку, гранитный обелиск, печатные слова на нем; повеяло запахом вянувших цветов, холодок крашеного металла прикоснулся к щеке, потом раздался хриплый голос умирающего директора: "Никому не отдавай контору, Олежка!" Душная тишина стояла в кабинете; две створки окна были открыты, но в комнату не проникал прохладный воздух, так как теплый ясный вечер собирался опуститься на поселок.

- Будем закругляться! - задумчиво сказал Цукасов. - Нам надо ехать. Мы ведь направляемся в Среднереченскую контору.

Он поднялся, разминая уставшие ноги, прошелся по кабинету, остановился у того самого окна, где обычно любил стоять Прончатов. Секретарь обкома Цукасов несколько длинных секунд смотрел на улицу, затем полуприсел на подоконник.

- Вы правильно сделали, Олег Олегович, что сообщили о неучтенном лесе, - прислушиваясь к самому себе, сказал Цукасов. - Действительно, получалась неувязка. Скорость лебедок увеличена примерно на двадцать процентов, а поступление леса в запань оставалось прежнее... - Он еще немного подумал. - Поэтому и оставались неясности... Теперь картина прояснилась.

В последний раз сделав думающую, сдержанную паузу, Цукасов внезапно переменил позу - он взял да и сел на подоконник.

- Олег Олегович, - оживленно спросил секретарь обкома, - объясните, пожалуйста, как можно обвинением в зазнайстве убить здоровую инициативу? Помните, вы говорили давеча?

- Очень просто! - в тон ему ответил Прончатов - Представьте, что к вам приходит молодой инженер и говорит: "У меня есть предложение ускорить скорость лебедочных тросов!" Вы внимательно смотрите на него... - Прончатов, сощурившись и задрав бровь на лоб, показал, как надо глядеть на молодого инициативного инженера, - вы смотрите на него и говорите: "А здорово ты зазнался, Сидоров! Вот вы уже и умнее всех себя считаете! Выходит, все мы кругом дураки, а вы один умный! И обком дурак, и трест дурак, и я, выходит, дурак, если не подумал о том, что можно увеличить скорость тросов... А, Сидоров!.."

Расхохотавшись, Цукасов обнял колени руками, затылком оперся на раму и от этого сделался несерьезным, простоватым, похожим на того Цукасова, которого Прончатов знал тогда, когда будущий секретарь обкома был главным инженером лесосплавного треста.

- Забавно! - сказал секретарь обкома, просмеявшись. - И ведь действительно ничего нельзя опровергнуть. Ну, как доказать, что ты не зазнался?

Прончатову было совсем легко - и шутливый тон Цукасова, и сброшенные с плеч тяжелые восемнадцать тысяч, и внезапно сделавшееся умиротворенным лицо Гудкина.

- Ну хорошо! - после паузы сказал Цукасов. - Нам все-таки надо ехать в Среднереченскую контору.

Секретарь обкома спустился с подоконника, обойдя прончатовский стол, подошел к Олегу Олеговичу:

- До свидания, товарищ Прончатов!

Крепко пожав руку Олегу Олеговичу, Цукасов неторопливо пошел к дверям. Он, казалось, забыл о том, что вместе с ним приехал в Тагарскую сплавную контору заведующий промышленным отделом Цыцарь, но в ту секунду, когда открывал толстые дерматиновые двери, вдруг вспомнил об этом. Он, не оборачиваясь, позвал: - Так идемте, идемте, Семен Кузьмич!