какого никто из говорящих не испытывал. Было ясно, что он всюду прозревал новизну, даже там, где ее не было. Сама его чистая душа творила эту новизну.

Он стал немножко похож на героя гамсуновского «Пана», когда, пожимаясь и стесняясь, сообщил свои северные впечатления. Выдавая себя за «специалиста» и «материалиста», с какой-то «таежной» скромностью он рассказал, как шаманка назначила ему день, когда он будет в лесу, около ее жилища. Он не поверил, но в тот самый день, сам не сознавая, очутился на тропе, приведшей его к шаманке. И потом он рассказал еще, как всю ночь плясала шаманка, взмахивая бубном, падая в изнеможении, чтобы, отдохнув немного, снова пуститься в свой колдовской пляс.

Нам странно слушать такие рассказы. Слушаешь и думаешь: где-то в тайгах и болотах живут настоящие люди, с человеческим удивлением в глазах; не дикари и не любопытные ученые этнографы, а самые настоящие люди. Верно, это – самые лучшие люди: солнце их греет, тайга кроет, болото вбирает в свою зелено-бурую даль всю суетность души. Когда-нибудь они придут и заговорят на новом языке. Послушаем. Только поймем ли свободный язык, возьмем ли из руки их то нежное, северное дитя, которое они бережно и доверчиво принесут нам?

Хочется сказать об этих северных светловзорах, сообщниках муравьиного царя, простыми словами певца тайги – Георгия Чулкова:

Стоит шест с гагарой,

С убитой вещей гагарой;

Опрокинулось тусклое солнце;

По тайге медведи бродят.

ПРИХОДИ, ЛЮБОВЬ МОЯ, ПРИХОДИ!

Я спою о тусклом солнце,

О любви нашей черной,

О щербатом месяце,

Что сожрали голодные водки.

ПРИХОДИ, ЛЮБОВЬ МОЯ, ПРИХОДИ!

Я шаманить буду с бубном,

Поцелую раскосые очи

И согрею темные бедра

На медвежьей белой шкуре.

Приходи, любовь моя, приходи!

...

Ноябрь 1906

Примечания

1

Четверть часа (нем.)