козлов нарваться можно. А эти придурки, которые на нас с вами пялятся, они ж дисциплинированные: сказали час, значит, час.

«Придурки» действительно пялились на нас и пытались понять смысл нашего милого разговора, но, слава богу, не понимали, что они придурки. Я назвал номер своих апартаментов.

— Круто! Я, кажется, этот «сьют» знаю. Меня Маша звать. А вас я и так догадываюсь, товарищ двойник! Наверное, имя такое же, как у него?

Маша вышла из лифта и побежала по коридору, словно хотела, чтобы час работы Снегурочкой закончился скорее.

Придя в номер, я поймал себя на мысли, что думаю не о Паше, а о Маше. Мысленно я называл её «наша Маша». Ведь она так по-нашенски искренне призналась, что соскучилась по родной речи. В этом было нечто более чем трогательное — желание отвлечься от «козлов» на родную речь.

Видать, сильно достала меня вся эта бодяга с неудачными гастролями, если мозги оказались готовы вмиг с разборок и недоплаты в 22 с половиной тысячи долларов переключиться на обыкновенную девчонку по вызову. Хотя и милую. И судя по всему, далеко не дурёху. Назвала меня симпатичной сволочью!

Знаешь, Миха, признаюсь тебе как на духу — мне всегда больше нравились те люди, которым я нравлюсь, чем те, которым я не нравлюсь. В тех, которым я нравился, я всегда находил что-то симпатичное. И пусть меня ханжи и обыватели винят за примитив, но это правило не обмануло и на сей раз!

Только давай ещё по одной. Как всегда, да? За то, чтобы мы и впредь, несмотря ни на что, очень даже кое-где ещё и при этом не кое-как!

С каждым опрокинутым «дринком» Сашка заводился, словно в него вливали дозу горючего. Впрочем, было от чего:

— А теперь, Миха, я специально отвлекусь и дам, как говорят, боковуху, чтобы всё было по чесноку…

БОКОВУХА

В нашем эстрадном жанре есть такое слово-термин «боковуха». Нечто вроде репризы, которая вроде не в тему, но настолько сильная, что от неё трудно отказаться даже во имя чистоты жанра.

После того как мы ещё раз опрокинули, Сашка выдал мне в своём рассказе «боковуху», которую я не могу не пересказать. Хотя прекрасно понимаю, что ханжи обвинят и меня, и Сашку в беспредельной безнравственности.

* * *

Ты знаешь, Миха, я же этой Маше не соврал. Действительно, к тому времени я перестал быть любителем девушек по вызову. Вернее, я им никогда и не был. За исключением, пожалуй, конца 80-х, когда нас, популярных советских артистов, уехавшие ранее эмигранты начали приглашать в другие страны.

Ко мне с большой симпатией относился Горбачёв, поэтому у меня практически был свободный выезд в любую страну: Израиль, Австралия, Америка, Германия. Первое время не верилось, что всё это наяву. Гостиницы, которые видел только в фильмах, негрязные аэропорты, бассейны с голубой водой и повсюду магазины, магазины. товары, товары… Я тогда смотрел на этот рай мира потребления, на красивые, манящие упаковки и задавал себе вопрос: «Неужели кто-нибудь когда-нибудь всё это раскупит?» Столько колбасы я не видел никогда в жизни! Кто её съест? А эти йогурты? Ты ведь сам со сцены о них рассказывал. Стометровки на полках стоят!

А по вечерам в этих загнивающих капиталистических странах всё казалось каким-то вседоступным — словно пахло распущенностью. Как же мог советский мужик, изголодавшийся за железным занавесом, отказать себе в удовольствии сходить на стриптиз или на пип-шоу? Воплотить мечту каждого юнца! А юнцами тогда были мы все — выпускники железного занавеса.

А заглянуть в публичный дом, вопреки всему, чему учили комсомол и школа, не говоря о партии и правительстве? Все же хотят почувствовать себя хотя бы одноразовым героем голливудского блокбастера. И неважно, что всё окажется далеко не как в кино, главное — есть потом о чём рассказать, чем похвастать. Лувр — банально, для всех! С Моной Лизой теперь каждый может сфоткаться. А расскажешь, как азиаточка эротический массаж делала, — круто. У всех мужиков в округе слюни потекут, словно не за железным занавесом жили, а за колючей проволокой.

Слишком долго мы, советские, чувствовали себя отщепенцами, изгоями, отказниками мира западного секс-бизнеса. До сих пор наши в Амстердаме считают своим долгом увидеть улицу Красных фонарей. А чего там смотреть? Уродки в окнах сидят! Жирные, грязные. Потрёпанные, тупые, силиконом во всех местах передутые… Не с кем о Хемингуэе поговорить! Глаза вялые, волосы не свои. Только в красном свете на них смотреть и можно. Ты, кстати, знаешь, откуда мода на красные фонари? В красном свете на коже меньше морщины видны, прыщи не так проявляются после эпиляции. В красном свете сморщенная сорокалетняя кажется не очень сморщенной тридцативосьмилетней.

И я был выпускником нашего советского железнозанавесного прошлого, потому решил, что в каждой стране должен побывать в самой клоаке загнивающего капитализма и сравнить, чем эти клоаки друг от друга отличаются. Пытливый мозг! Мне как актёру нужно было познать жизнь во всех её проявлениях! А вдруг придётся сыграть что-то на эту тему? Как учил Станиславский, прежде всего надо вжиться в образ. А для того чтобы в образ вжиться, надо в деталях изучить то, во что предстоит вживаться.

* * *

А теперь, дорогие ханжи-тролли, — а такие всегда есть среди читателей — прошу вас, не читайте следующий абзац. Продолжайте быть пошляками лишь в собственных мыслях наедине с собой под одеялом. А я всё-таки позволю себе пересказать Сашкины наблюдашки, хотя предупреждаю, подобного не позволял себе раньше никогда, поскольку тоже являюсь выпускником того же нравственного прошлого, когда слово «трахнуть» означало «ударить»!

Более всего ему запомнился публичный дом в Японии: никаких красных фонарей, никакой излишней долбёжной музыки. Всё очень сдержанно, музыка восточная, полутоновая, чуть слышная. Обстановка стерильная, как в хирургическом отделении. Посреди комнаты «уединения» стол — точняк операционная! Сначала ОНА его помыла, потом сама надела медицинский фартук, стерильные перчатки, на лицо нацепила что-то типа антигрипповой маски, уложила на стол, накрыла простынёй… И далее произошло нечто вроде операции по удалению семени. Сашка сказал, что он еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.

Мне больше всего понравилось, что обо всём ЭТОМ он рассказывал, иронизируя над собой и откровенно издеваясь над своим мальчишеством, а заодно и над той бодягой, которая издали кажется крутой, а на самом деле годится только для духовных инвалидов.

Разумный человек, воспитанный не попсой, не может к подобным жизненным завихрениям относиться всерьёз, без юмора.

Согласно Сашкиным наблюдениям, американские, немецкие,