перенесли в комнату Жозефы, что и было исполнено. Очень оживившись, он осмотрелся по сторонам, всплакнул, вспоминая напоследок свои счастливые дни с Жозефой, и со спокойной уверенностью в голосе предсказал свою смерть в девятом часу. Незадолго до решающего момента он, попрощавшись со всеми, попросил оставить его одного. Все вышли, кроме врача, который наотрез отказался покидать его.

И вот, когда башенные часы наконец глухо пробили девять, лицо Зельнера странно прояснилось и по нему пробежала какая-то легкая тень. «О, Жозефа! — из последних сил крикнул он. — Жозефа! Приди ко мне в мой последний час — ты, которую я так любил и чья любовь преодолеет смерть!» — В это время струны арфы задрожали в громких, торжествующих звуках, и лицо умирающего озарилось мерцающим светом. «Я иду, иду!» — воскликнул он, откинулся назад и застонал, измученный борьбой с жизнью. Все тише и тише звучала арфа; жизненные силы мучительно покидали тело Зельнера, и когда все кончилось, струны инструмента в тот же миг лопнули, словно порванные призрачной рукой. Врач вздрогнул от неожиданности, но затем закрыл глаза покойному — который, несмотря на недавнюю жестокую агонию, лежал теперь, словно в тихой дреме, — и в полном смятении покинул дом. Долго не давало ему покоя воспоминание об этом часе и долго не решался он рассказать кому-нибудь из приятелей о последних минутах жизни своего друга. И лишь спустя много лет сообщил он им о том, что случилось тем вечером, и показал арфу, доставшуюся ему в наследство от покойного.

ПАУЛЬ ХЕЙЗЕ

Прекрасная Абигайль

Как-то после ужина в доме у одних наших друзей мы заговорились за пуншем и сигаретами до поздней ночи, a под конец речь зашла о разоблачении одного шарлатана-спиритиста, которое произошло пару дней назад и наделало много шума среди его приверженцев и скептиков. Стоило кому-то из нас, собственными глазами наблюдавшему эту сцену, упомянуть об этом, как разгорелся бесконечный спор о загадочных явлениях, находящихся в пограничной зоне между психикой и нервной системой, по поводу которых до недавнего времени даже самые авторитетные ученые мужи отделывались лишь молчанием или пожиманием плеч. B оживленный хаос противоречивых мнений вдруг ворвался гулкий бой старых напольных часов, которые возвещали о наступлении полуночи. Когда отзвучал последний протяжный удар и возникла небольшая пауза, с противоположного конца кушетки донесся высокий голос младшей сестры хозяйки дома, всегда забавлявший нас своей несколько суховатой тональностью: «Итак, час духов благополучно наступил. С вашего позволения, предлагаю прекратить дискуссию о суггестии, телепатии, автогипнозе — или как там еще называют всю эту непонятную нечисть — и заняться наконец чем-то более приличествующим: я имею в виду подлинные истории о привидениях, которые более уместны в час призраков. Правда, я верю в танцующих монахинь из „Роберта-дьявола“ так же мало, как и в „летучего голландца“, однако всякий раз; когда эти истории звучат в отменном исполнении, ощущаю приятный холодок. Да и вообще, что сравнится с удовольствием от беседы в хорошем обществе, когда по коже подирает легкий мороз, a волосы встают дыбом. То же самое можно сказать и о поэзии, настолько пленяющей нас своим очарованием, что мы как бы забываем о том, что она — лишь плод чьей-то фантазии. Господин доктор, — улыбаясь, обратилась она ко мне, — простите мне мою нескромную болтовню о вещах, в которых вы гораздо лучше разбираетесь. Но почему вы все, словно сговорившись, замолчали с наступлением полуночи? Кто первым откроет рот после такой длинной паузы, тот непременно скажет какую-нибудь глупость.»

— Все семь мудрецов не смогли бы сказать ничего умнее вас о воздействии поэзии на наши чувства, сударыня, — возразил я, поклонившись ей. — Я очень рад приветствовать в вашем лице такую смелую идеалистку, которой сам Шиллер, если бы он был жив, выразил бы свое глубочайшее почтение как своей самой преданной единомышленнице. Дело в том, что он, по большому счету, был всегда уверен в том, что никогда не устареет лишь то, что нигде и никогда не может произойти. Однако оставим пока эти принципиальные эстетические проблемы и перейдем к нашей полуночной повестке дня. Вы хотите услышать историю о призраках? A что, если ни у кого из нас не окажется наготове чего-нибудь по-настоящему необычного, что было бы в то же время не слишком детским или рассчитанным на наивную веру?

— Нет, — со смехом ответила умная девушка, — разумеется, это не должно быть похоже на пугало из купального халата, которое очень похоже на привидение, когда оно, вывешенное для просушки, болтается на ветру, что со мной однажды случилось в далеком детстве. Это должно быть нечто загадочное даже для умного человека, если он не трус, и чему не нашлось бы сразу какого-нибудь прозаического объяснения. A что, если мы опросим всех по очереди, и кто не сможет рассказать чего-нибудь в этом роде из собственного опыта либо из достоверных источников, тот обязан будет внести выкуп.

— Тогда приготовь-ка сразу свой выкуп, — улыбаясь, сказала ей сестра, — потому что вряд ли в твоей жизни могло случиться что-нибудь более сверхъестественное, чем встреча с тем купальным халатом.

— Кто знает, — возразила упрямица и попыталась сделать загадочное выражение лица. — Но я буду последней. Сначала предоставим слово доктору. За вами, господин доктор, история с симпатичным привидением; из жизни или вымышленная, в стихах или прозе — все равно, лишь бы мороз пошел по коже и в то же время чтобы нежная невидимая рука гладила по лицу.

— Боюсь, что вряд ли смогу вам угодить, — возразил я, — потому что не хочу выдумывать ничего такого, чего я не решился бы рассказать экспромтом. Самое лучшее в этом роде уже написано непревзойденным автором «Коринфской невесты». Мне вспомнился один незначительный случай из моей жизни, который лишний раз свидетельствует о существовании загадочного воздействия на расстоянии, давно уже подтвержденного множеством фактов. Итак, в то время еще двадцатитрехлетний юноша, я был тогда в Риме, оставив в Берлине двух человек, которые были мне дороже всех остальных моих близких: мою мать и мою невесту. Ранней весной 1853 года, одним хмурым и непогожим вечером, моя возлюбленная спокойно сидела со своими братьями и сёстрами за какой-то работой. Вдруг она услышала стук в дверь — и с криком «Это Пауль!» выбежала из комнаты и помчалась вниз по лестнице, чтобы самой отпереть ворота дома. На дворе никого не было, и ей пришлось затем долго выслушивать поддразнивания братьев из-за ее «девичьих выдумок». На следующее утро она