самом деле был ОН. Чанат поднял голову и посмотрел на человека. Это был ОН!

С востока приближался другой всадник — примерно того же возраста, вероятно, на год или на два моложе. Он ехал на маленькой гнедой лошади. Истерзанный, как и другие, битвами, изнемогающий от длительных переходов, этот странник, казалось, легко держался в седле. Взгляд наездника оставался острым и пронзительным. Он путешествовал с непокрытой головой, хотя его узкая похожая на обезьянью макушка уже начала лысеть. По бокам же его светлые волосы были коротко подстрижены. Щетина, форма подбородка и оттенок кожи говорили о том, что человек не является гунном, хотя у него за спиной и был короткий гуннский лук с двумя колчанами крест-накрест. Даже спустя столько времени Чанату казалось: он помнит этого всадника — мальчика-раба, грека. Да, одного из светлокожих греков! Верный слуга своего хозяина на протяжении всех лет изгнания, покрытых тайной, пронизанных страхом и горем…

Слуга склонил голову при виде Чаната. Тот кивнул в ответ.

— Чанат, — произнес прибывший, — иди в лагерь. Принеси нам лопату.

Чанат нахмурился.

— Лопату, вождь Аттила?

— Аттила шаньюй, — ответил он. — Верховный вождь Аттила. Каган.

* * *

Пока Чанат выезжал из лагеря, перекинув лопату через седло, он дважды задавал себе вопросы, и оба раза отмахивался от них, в спешке продолжая путь. В глубине души, в сердце и во всем старом теле гунн чувствовал невероятное нарастающее возбуждение, которого не испытывал уже много лет. Хозяин дал ему приказ, остальное не имело значения. Господин, стоило ему лишь согнуть мизинец, заставлял других падать ниц. Такому хозяину старик мечтал служить всю свою жизнь.

В каганский шатер вернулся не отчаявшийся безумец в тунике из мягкой белой анатолийской шерсти и в одежде из византийского шелка, увешанной драгоценностями. Его железная грудь не была усыпана императорскими знаками отличия — тяжелыми золотыми монетами с печатями, надписями на чужеземных наречиях, изображениями голов их правителей. Этот человек без пятен от вина на бороде не объят желанием найти новую молодую наложницу, пока мечи и копья висят, покрываясь ржавчиной, в палатках. Нет, там, на самой вершине могильного кургана Мундзука, сидит истинный повелитель народов — надменный и решительный, хоть и облаченный в неприглядную одежду из неказистого меха и покрытых пылью шкур. Это шаньюй. Верховный вождь.

Чанат проехал мимо скучающих и любопытных караульных, готовый в любой момент раздробить им черепа, если бы стражники осмелились встать на пути. Караульные пропустили гунна. Худой и угрюмый старый воин все еще пользовался уважением в этом тихом лагере.

Он протянул лопату верховному вождю. Своему вождю. Сколько бы еще Чанат охотно сделал для него! Он был готов даже пролить ради вождя свою жидкую немолодую кровь.

— Орест, — сказал каган.

Светлокожий грек взял лопату у Чаната и грациозно спрыгнул с лошади.

Аттила спустился с могильного кургана с восточной стороны и оглянулся назад.

— Копай там, — велел он, кивнув головой, с которой так и не снял колпак.

— Вы собираетесь вскрыть одну из могил…

Неожиданно почувствовав на себе свирепый взгляд кагана, Чанат на секунду замер. Но затем продолжил. Это был верховный вождь, который вряд ли рассердится на человека, выражающего свои мысли, если почувствует, что мысли правильны.

— Одну из могил Погребенных Вождей?

— Могилу Мундзука, — ответил Аттила, — моего отца.

По лицу Чаната промелькнула тень, но старик промолчал. Они сели и стали смотреть, как Орест докопал до глубины могилы, убрав чернозем со сложенных в кучу погребальных камней. Аттила слез с лошади и упал на колени возле длинной пирамиды, затем отодвинул глыбы одну за другой с величайшей осторожностью. Вождь долго стоял, прежде чем войти. Расчистив погребение от упавшей земли, он положил свою теплую ладонь на холодный череп отца и начал молиться о прощении и понимании.

Аттила долго стоял на коленях, затем поднес другую руку и с видимым усилием повернул несчастные заброшенные останки. Наконец, задыхаясь, он поднялся, вскочил на ноги и снова запрыгнул на лошадь. Двое мужчин — крепкий слуга-грек и выносливый старый воин — начали ставить камни на свое место и засыпать зияющую яму, которую раскопали в этой священной земле, а затем заложили ее дерном. В результате удалось утрамбовать могилу лопатой и сровнять с поверхностью, словно ничего и не было.

Аттила и спутники снова сели на лошадей и поехали наверх — к длинному кургану. Каган протянул правую руку к могиле и низким грудным голосом повторил часть великой гуннской молитвы, произносимой при погребении умерших.

Затем они пришпорили лошадей и поехали вперед, вниз по крутому склону кургана по направлению к тихому лагерю гуннов, откуда шел дымок.

Возле лагеря Аттила остановил коня, двое спутников последовали его примеру.

Великий вождь повернулся к Чанату.

— Отца похоронили без лошадей, жен и рабынь.

Аттила почти перешел на крик:

— Без единого золотого кольца для путешествия!

Чанат не мог взглянуть ему в глаза.

— Говори, — грозным голосом приказал Аттила.

Со страдальческим выражением лица Чанат тихо ответил:

— О, не спрашивай меня, шаньюй. Не спрашивай меня о мертвых!

Аттила посмотрел вдаль, словно он мог перерезать горло самому горизонту. Затем троица продолжила свой путь.

Глава 2 Горящая палатка

Гуннский лагерь располагался в излучине широкой реки Днепр, которую греки называют Борисфеном. Свое начало она берет далеко на севере, среди замерзших гор, и даже в конце жаркого лета Днепр по-прежнему невозмутимо течет по лугам и впадает в Понт Эвксинский. Именно там гунны слонялись все лето, высушивая и соля окуней, объедаясь огромными речными осетрами, охотясь на пернатую дичь и водившихся в большом количестве травоядных антилоп, когда те спускались вниз в сумерках на водопой. Иногда зимой объявляли перемирие, а летом продолжали воевать. Сейчас же прошли те времена, когда этот народ находился в состоянии войны даже с соседними племенами. Мир длился круглый год.

При входе в растянувшийся вширь лагерь караульные бросили неопределенный взгляд на Чаната и его новых спутников. Один воин вышел и схватил за поводья лошадь Ореста, и грек покорно остановился. Но Аттила продолжил свой путь и оказался внутри. Посмотрев на решительного гунна, никто не осмелился воспрепятствовать его намерениям.

Аттила подъехал к каганскому шатру и склонил голову, затем пришпорил коня и направился прямо к откидному полотнищу на