— Позвать господина Рубцова! Живо!

Через несколько минут дверь широко распахнулась, и почти половину комнаты заполнил широкоплечий великан в крытой домашним сукном шубе. Тщательно расчесанная русая борода и подстриженные в кружок волосы, насмешливые голубые глаза и чистое румяное лицо без слов говорили о его происхождении. Предки Рубцова покоились не в монастырских усыпальницах, не в фамильных склепах, даже не под березовыми крестами сельского кладбища. Их последний сон охраняли холодные волны Белого моря, родовой могилы смелых поморов.

— Почто меня спрашивал, господин начальник? — пробасил Рубцов, не выражая особой почтительности к сидевшему за столом немцу.

Тот кивнул в сторону гостя:

— Вот это есть второй твой начальник — князь…

— Мичман флота князь Глеб Борисов Белозерский. Будем вместе с тобой заправлять морем, поскольку господин Гольденберг в корабельных делах не наторел и только дюж командовать, — улыбнулся мичман.

Гольденберг значительно сказал:

— Сейчас мы будем осматривать наш корабль. Если князь не найдет в нем, как говорится, изъянов, то завтра выходим в море. Я имею строгий приказ от самой государыни. — Он поднял указательный палец. — Едем на корабль.

У причала высилось трехмачтовое судно с округлыми боками яйцевидной формы. На первый взгляд казались неуклюжими и его темные бока, и низкие надпалубные постройки, и маленькие надтрюмные иллюминаторы, и тяжелая носовая часть. Что-то в нем напоминало топор, обращенный вперед не лезвием, а обухом. При этом даже с первого взгляда чувствовалась его особая прочность.

— Как вам нравится подобным деревенский башмак? — Поднимаясь по трапу, Гольденберг презрительно ткнул ногою в одну из дубовых досок правого борта.

Мичман пожал плечами:

— Имея подобные башмаки, можно пешком исходить полсвета. На таком корабле во льдах плавать не страшно. С древних времен поморы округлой формой бортов от ледяного давления спасаются. В России известны такие суда, раньшипами называемые.

— О, вы, русские, любите оригинальничать! Ни в Англии, ни в Голландии таких судов не строят.

В разговор вступил шкипер:

— Невысоко ценил корабельное искусство иноземцев покойный государь император Петр Алексеевич. Возвратясь из Голландии, он самолично изволил сказать моему деду, что тамошние мастера строят просто по навыку и опыту, без всяких хитростных чертежей.

Гольденберг нетерпеливо потряс рукой:

— Да-да-да. Может быть… Но готово ли судно к плаванию?

— Вполне, — сказал Белозерский.

— Можно выходить хоть сейчас, — подтвердил шкипер.

— Тогда я занимаю эту каюту и завтра с рассветом прибуду на судно. У меня еще есть дела в городе. А вы, князь?

— Я сейчас переберусь сюда. На берег сходить не буду. Тебе-то, господин шкипер, есть с кем проститься…

— Нет, ваше сиятельство. Семья моя осталась в Старосельске, откуда и сам я родом. Мой дом — на корабле.

— В Старосельске? — удивился мичман. — Верстах в сорока от него имение наше находится…

Рубцов широко улыбнулся:

— Был раз в имении вашем. По заказу вашего батюшки речную пристань оборудовал.

Гольденберг искоса поглядел на обоих:

— О майн готт! Значит, старые знакомые.

Вечером шкипер постучался в каюту мичмана:

— Простите меня, ваше сиятельство, если совет дам. Будьте подальше от господина Гольденберга. Наслышан я: пакостник он великий и Тайной канцелярии доносчик. К самому герцогу вхож.

Белозерский похлопал Рубцова по плечу:

— Спасибо, Дмитрий Ефимыч. Только я и сам не жалую господина начальника и дружбы его чураюсь.

Начальник экспедиции прибыл на судно с зарею. Лицо его было синее, как у утопленника. Шатающейся походкой он доплелся до дверей каюты и еле слышным голосом приказал вызвать к себе мичмана.

— Я совсем заболел от горя, князь. Вчера вечером при заключении сделки со знакомым купцом я получил письмо из дома. Родителя моей невесты требуют крупный залог в обеспечение нашего счастья.

Белозерский сочувственно посмотрел на немца:

— Что же вы решили, господин Гольденберг?

— Буду несколько дней сидеть в каюте и думать, как раздобыть деньги. Командуйте пока вы.

Мичман поклонился:

— Приложим силы к благополучному завершению экспедиции. Не горюйте, сударь!

Зашуршали распущенные паруса, и корабль повернулся кормой к городу.

Шли, отклоняясь в стороны. Северо-восточный ветер не давал возможности полностью попользовать полезную площадь парусов.

За дни плавания по Белому морю Белозерский хорошо ознакомился с судовой командой. Все матросы показали себя опытными моряками, способными и закреплять снасти и стоять у штурвала. Это были пожилые поморы, с полуслова понимающие приказания шкипера. К Рубцову они относились, как к родному отцу. Сам шкипер частенько захаживал в свободное время в каюту мичмана, любившего послушать неторопливые рассказы бывалого человека.

Подчиненные знали взаимоотношения начальников. Как-то, проходя по верхней палубе, мичман слышал отрывок разговора двух матросов:

— Князь да Дмитрий Ефимов немцу не чета.

— С такими по морю ходить можно.

Гольденберг начал задыхаться в прокуренной каюте. Было душно, и сильно болела голова. У выхода в Студеное море он с кряхтеньем и стонами выбрался на палубу. Какой-то комок вертелся в горле. Приходилось его заглатывать, а сухой рот судорожно ловил холодный ветер и не мог справиться с противным комком. Палуба то вставала перед глазами уходящей к серым облакам стеной, то с грохотом проваливалась куда-то, и в глазах рябило от белых барашков, срываемых ветром с гребней изумрудных воли. Цепко ухватившись за фальшборт. Гольденберг злобно поглядывал на пробегавших мимо веселых матросов. Он поминутно склонялся к бьющим о борт волнам, стараясь освободиться от ворочающегося в горле комка.

— О майн либер мутерхен! Зачем я связался с этой аферой? О деньги, деньги!

Заметив стоявшего на мостике Рубцова, он собрал силы и крикнул пронзительно и жалобно:

— Эй, шкипер! Отверните корабль, чтобы не так качало… Ой, какое мученье!

Тот отрицательно покачал головой:

— Волна захлестнет. Опрокинемся.

Только через неделю после выхода из Архангельска отощавший и ослабевший начальник экспедиции смог проглотить несколько ложек щей. Мичман, его компаньон по столу, с аппетитом доедал большой кусок солонины.

— Когда мы вернемся, князь, прошу засвидетельствовать, что за все сие время я имею право получить кормовые деньги.

— Да вы, сударь, сидите-ка лучше в каюте, чтобы вас не мутило от волн. Смотрите, какими ледяными