припоминаю. А кто он такой?
— Да ты получше память напряги… Савченко Сергей Сергеевич.
— Не помню никакого Савченко, да и не называли на фронте по имени — отчеству, вы сами знаете… Звание и фамилия… Не помню такого.
— Ты кого‑нибудь спасал на фронте, под Смоленском?
— Там все друг друга спасали, и я, конечно, спасал.
— А вот тебя человек запомнил, которого ты спас.
— Спасибо ему, что доброе дело помнит.
— А ты сам ему это сказать не хочешь?
Ельшин замер. Лицо его напряглось, под глазом забилась жилочка. Он неловко переступил протезной ногой, чтобы ближе подойти к Колодину.
— Как? Где сказать?
— Мы одного полковника пригласили помочь экспозицию музея составить, разговорились. Он со своим полком нашу станицу в сорок третьем освобождал, а в сорок первом на Смоленщине капитаном был. Вот тогда, вроде бы, и спас ты его.
— А где он сейчас? — уже возбужденно спросил Ельшин.
— Он у меня. С Корнеевной сейчас беседует. Я его позову. Ты не волнуйся только…
Ельшин сам открыл дверь и отковылял несколько шагов назад, впуская необычного гостя. Глаза его впились в незнакомое лицо пришельца, и Савченко сразу понял, что Ельшин не узнал его. Конечно, столько лет прошло! Из худенького капитана, которого Ельшин нес на руках, Савченко превратился в «полновесного полковника». Но Савченко сразу узнал Ельшина. Вытянутое лицо с белесыми бровями, крупный подбородок, словно рассеченный на две половины… Он!
Преодолевая спазмы в*горле, Савченко решил произнести слова, которые должны же расшевелить память Ельшина:
— Браток, дай глоток воды… И попрощаемся. Видишь, как меня распахало?..
Как налетный ветер вдруг схватывает рябью поверхность воды, так пробежали конвульсии по лицу Ельшина, но тут же засияло лицо от радости, будто солнцем*осветилась ветровая рябь.
— У разбитого блиндажа? — глотая воздух открытым ртом, спросил Ельшин и подался всем телом к Савченко.
Они хлопали друг друга ладонями по спине, потом уперлись руками в плечи, пристрастно всматривались в каждую черточку лица, и у каждого в глазах стоял грустный вопрос, обращенный к судьбе: как же так, столько лет жили, ничего не зная, и только невероятный случай свел!..
Макар Максимович стоял на пороге, наблюдая за побратимами, и ему завидно было, словно сосед неожиданно получил высокую награду. Да, для Ельшйна это было, наверное, самой высокой наградой.
Галя испуганно выглядывала из своей комнатки, Макар Максимович кивком головы показал ей, что все хорошо, все нормально.
— Галя! Дочка! — крикнул взволнованно Ельшин. — Иди сюда, познакомься с моим фронтовым побратимом. Вот капитан… простите, теперь полковник Савченко.
— Сергей Сергеевич, — представился Савченко. — Очень рад, что у моего друга такая дочь.
— Галя, — каким‑то необычным для него голосом, приказным, что ли, сказал Ельшин. — Готовь на стол, неси все, что у нас есть в холодильнике. Самого дорогого гостя встречаем!
— Ну вы тут поговорите, а мы с Корнеевной к вам в пай вступим, принесем тоже все, что ну. жно для такого случая.
Уже в сенях Макар Максимович расслышал слова Савченко: «А ведь мне тогда Веткин, твой комроты, в госпитале сказал, что видел в бинокль тебя убитым. Потому и не искал я тебя». И ответ Ельшйна: «Я Веткина через архив разыскивал. Погиб он в сорок четвертом».
…Сколько фронтовых воспоминаний было в тот день! Как преобразился Ельшин!
— Вот теперь, Макар Максимович, и я по — настоящему с войны вернулся. Теперь к моей высшей награде, что жив остался, прибавилась еще одна, не менее высокая: человек добро не забыл! — и Ельшин кинул счастливый взгляд на свата.
(обратно)