Екатериной.

.. Зазвонил телефон. Екатерина легко поднялась, вошла в дом и взяла трубку. Коротко ответила на чей-то вопрос, глухо пророкотавший в трубке, и вернулась, пояснив недовольно:

— Опять звонит. Спрашивает, легла ли я.

Я снова налил себе джина. Екатерина еще не закончила свой рассказ. Она сделала глоток и неохотно продолжала:

— Да, так вот… Посидели, поужинали. И знаешь, что он мне сказал под конец?

— Наверно, пригласил в Асхабад?

— Не-ет… Предложил выйти замуж.

— Замуж?

— Да.

— За кого?

— За него самого… За Дохова…

— Вот это здорово! Что ж, у него нет жены?

— Есть вроде бы… Но он намерен с ней развестись. «Я — комиссар, говорит, имею право».

Сказать по правде, я никак не ожидал, что министр вдруг так воспламенится. По-видимому, чувства взяли верх над разумом. Но разве такого не бывает? Нельзя же вечно подавлять и то и другое. Да и можно ли жить одним только разумом?

Я постарался развить эту тему.

— Видишь, Кэт, как велико могущество любви? Вернее, твое могущество! В несколько дней ты обворожила беднягу, поставила его на колени. Так что же ты ответила?

— Ничего!

— Почему?

— Какой он мне муж?

— Как — какой? Министр, дипломат…

Екатерина сердито вскинула подведенные сурьмой брови. Видно, мой совет пришелся ей не по душе. Она заговорила раздраженно:

— Министр… А как долго он проходит в министрах? Если завтра его вдруг выставят из министерства, что ему делать тогда? Ни денег, ни профессии. Разве что опять пойти в контролеры.

— Нет, нет, Кэт, — приняв серьезный вид, возразил я. — Сейчас, когда события сменяются так стремительно, невозможно угадать, кого судьба вознесет, а кого смешает с песком!

Лицо Екатерины еще больше помрачнело. Она долго сидела неподвижно, не говоря ни слова. Потом глубоко вздохнула и тихо, как бы про себя, прошептала:

— Судьба!.. Будь она проклята! Она забросила меня в эту глушь!

Я только теперь понял, что коснулся больного места. У Екатерины были все основания сетовать на свою судьбу. По ее словам, она из приличной петербургской семьи. Отец — профессор университета, мать — детский врач. Вслед за матерью и Екатерина поступила на медицинский факультет. Уже на первом курсе познакомилась с поручиком Воробьевым и спустя немного времени связала с ним свою жизнь. Но вскоре поручик проигрался в карты и, повздорив с начальством, перевелся в Саратов. Затем начались скитания: Оренбург, Ташкент, Мерв^[3], Кушка… Наконец, в начале этого года Воробьев вместе с молодой женой и еще одним своим товарищем перебрался через границу в Персию. В Мешхеде заболел тифом и спустя неделю умер. Екатерина осталась одна, без средств, на чужбине. Я познакомился с нею в доме одного белого эмигранта из Асхабада. Вскоре наши встречи участились. Она привыкла ко мне, я к ней…

Екатерина сидела задумчивая, не поднимая головы. Я принялся утешать ее:

— Не грусти, Кэт. Еще месяц, самое большее — два, и ты увидишь Петербург. Дни большевиков сочтены. Со всех сторон началось наступление на Москву. С севера — наши, с запада — немцы, с юга — Деникин, с востока — Колчак… Американцы, японцы… Большевики в огненном кольце. Недаром они бежали из Асхабада. Вот усилишь, скоро падет и Ташкент.

Екатерина поняла меня по-своему:

— Дохов останется министром. Может быть, станет премьером. А я?.. Я буду принимать у себя в будуаре таких галантных визитеров, как ты? Неплохо придумано.

Нашу беседу прервал дежурный офицер, сообщивший, что меня требует к себе генерал. Я понял — дело срочное. Только дежурному я сказал, что иду сюда.

Допил джин, положил руку на плечо Екатерины:

— Ну-ну, Кэт, подними мордашку. Слышишь?

Она подняла лицо, посмотрела на меня не то печально, не то сердито.

— Когда закончу, прийти?

Нежные губки шевельнулись бессильно:

— Как хочешь…

2

Не успел я войти, как генерал вручил мне пространную телеграмму. Она была из Лондона, из генерального штаба, и касалась меня. Я быстро пробежал ее. Генерал, видимо, понял, что я спешу. Он сел на диван и сказал со смехом:

— Читай, читай… Не торопись… Твоя Екатерина никуда не убежит.

Я тоже уселся. Еще раз внимательно перечитал телеграмму. Генеральный штаб в целях ознакомления с политической атмосферой и активизации борьбы против большевизма предлагал направить меня в Афганистан, Бухару и Хиву. Раздумывать не приходилось. Сказано, и все… Что может быть сильнее для солдата, чем приказ!

По правде говоря, я не ожидал такого приказа, я готовился не сегодня-завтра выехать в Асхабад. Может быть, поэтому телеграмма поразила меня, сердце забилось сильнее. Не оттого, что я испугался, нет! Говорят, что тридцать пять лет для полковника мало. Я в своей жизни повидал многое, два раза был на краю гибели. Но и тогда не испытывал страха, не думал о будущем. И разве тот, кто боится за свою шкуру, пригоден для нашей профессии? Во всяком случае, то, что такое задание поручалось именно мне — Чарлзу Форстеру, — было не случайно.

Я положил телеграмму на стол и вопросительно взглянул на генерала.

— Трудная задача. Хорошо, если повезет…

— Наград не ожидайте, полковник. — Генерал многозначительно улыбнулся. — Я сам, честно говоря, не ожидаю благодарности за эту нашу миссию. Если счастье нам улыбнется и операция закончится успешно, найдется немало людей, готовых разделить с нами успех. Штаб… Командование… Раньше нас награды получат господа, сидящие в двух тысячах миль отсюда. Но если нам не повезет и операция закончится провалом… О, не дай бог! Тогда все обрушится на нас. От прессы до парламента— все поднимутся на ноги, закричат: «Выпустили Туркестан из рук!» И одному только господу богу ведомо, что с нами тогда будет!

Генерала Маллесона я знал давно. Его считали знатоком Востока, тонким политиком. Поэтому, когда зашла речь о том, кому возглавить военную миссию, направляемую в Закаспий, никто, кроме генерала Маллесона, не был даже назван. Военное командование возлагало на него большие надежды. Ожидали, что он с честью пронесет сквозь бури и грозы старое славное знамя Великобритании.

Генерал продолжал:

— На нашу долю, дорогой полковник, выпала трудная задача. Мы имеем дело с невиданным до сих пор врагом. Вернее — со страшной чумой. Смотрите сами: большевики за несколько месяцев потрясли весь мир. Подрубили под корень трехсотлетнюю династию Романовых. Смели Керенского и всех его соратников. А теперь грозят отравить весь мир. Подождите минуту. Я покажу вам одну вещь.

Генерал вышел в соседнюю комнату и вскоре возвратился с папкой. Достал из папки печатный листок и кинул на стол:

— Как вы